История одного супружества

Он достал кремовый почтовый конверт, на котором дрожащей рукой печатными буквами было написано мое имя.

– Я потом узнал, что он крупный спонсор, и обрадовался, что был с ним вежлив.

– Конечно, ты был вежлив, – сказала я, беря конверт.

– Я прочел, – с улыбкой признался Сыночек. – Там написано только, что он хочет встретиться с тобой здесь в вестибюле.

Моя рука задрожала, и столовый прибор упал на пол с оглушительным звоном. Сын сказал, что все в порядке, он поднимет, и посмотрел на меня с тревогой.

– Мама, все хорошо?

– Он здесь? – Я открыла конверт.

– Конечно здесь. Прием был для подготовки к этой конференции.

«Я бы хотел тебя увидеть… Я буду в вестибюле “Сент-Фрэнсис” в десять тридцать». Было почти десять.

– Мне надо уйти, – прошептала я, но сын посмотрел на меня сердито – еду только принесли.

– Кто он такой, мам? Тебе не обязательно так пугаться. Папа умер, сегодня всем все равно. Ты была молода. Могу догадаться, что там у вас происходило.

– Не глупи.

Он наклонился ко мне.

– Это ради него ты чуть было все не бросила?

Резко:

– Папа тебе что-то говорил?

Сыночек улыбнулся.

– Я бы не удивился, если бы узнал, что у тебя когда-то был мужчина…

Я редко вспоминала о нем все это время. А если вспоминала, то думала с отдаленной приязнью, как о друге детства. У меня не было фотографий, он полностью пропал из нашей жизни. Конечно, Сыночек не помнит человека, который ходил к нам полгода, когда ему было четыре, в то лето, когда сбежал Лайл. Я осталась единственным живым свидетелем, я словно бы придумала Базза. Из нескольких газетных заметок, которые добрались ко мне спустя годы, я узнала, что он жил в Нью-Йорке, так что этот город стал вроде как его городом. Вечеринка, напитки на рояле, балкон с роскошным видом, известный мужчина в углу, скандально известная женщина в лифте. И новый любовник, опирающийся вместе с Баззом на перила балкона. В моем воображении он в конце концов нашел свое счастье. Должен был. Как удивительно, что он снова оживает, там, в номере отеля, уже поправляет галстук перед зеркалом, и если он сейчас выйдет из одного из тех лифтов, то это будет так, словно персонаж сошел со страниц старой потрепанной книги.

– Да, – тихо сказала я. – Это был он.

– Ага! Расскажи мне о своем старом любовнике…

– Как он выглядел?

– Ты увиливаешь! Нормально, в меру счастливым. Сейчас сама увидишь.

Принесли счет, он сообщил номер своей комнаты и встал.

– Может, мне остаться?

Ему очень хотелось побывать в моем прошлом.

– Нет, поднимайся.

Я оглядела себя, свое старое платье в цветочек.

– Я не могу встречаться с ним в таком виде.

– Это неважно, мам. Он уже старый.

Тем самым мне дали понять, что это я старая и что тщеславие мне уже давно не пристало.

Я осталась одна за столиком с остатками нашего завтрака и дежурной вазой нарциссов, высоко поднимавших свои раструбы. Смешливая женщина и ее спутник покидали ресторан, выходя на улицу через стеклянную дверь, но на другом конце зала ступени спускались в вестибюль, где расставленные парами кожаные кресла напоминали о старомодных свиданиях, а не о деловых встречах, на которые они были обречены сейчас. Интересно, подумала я, как это видится сыну. Запретные страсти былых времен, оковы трагической эпохи. Будто его время идеальное, и в своих решениях он был абсолютно свободен, и ни о чем ни капельки не жалеет, будто у него нет незаконнорожденного ребенка, который в эту самую минуту, может быть, осуждает его за выбор, сделанный якобы в другую эпоху. Ему уже за пятьдесят. Уже и его поколение уступает дорогу следующему.

Мои мысли блуждали. Затем в одном из кресел вестибюля, стоящем ко мне спинкой, я увидела мужчину с аккуратно разделенными на пробор белыми волосами. Должно быть, он пришел только что. Высокий мужчина в дорогом сером костюме наклонился к цветочной композиции. Куда так заторопилось мое сердце?

Холланд упомянул его имя всего однажды. Мы были на мемориальном сборе средств, который устраивала в своем доме успешная чернокожая женщина. Дело было в 80-х, в Сосалито, на том берегу залива, недалеко от места, где раньше был «Роуз боул». Дом стоял высоко на холме и глядел на воду и темные очертания острова Эйнджел. Вид не загораживали никакие дома: роща ниже по склону тоже принадлежала хозяйке. При всем при том вечеринка была неформальная и без больших претензий, не очень солидная и не особо буйная – в конце концов, ее целью было основать мемориальную стипендию, – так что, когда пришла пора уходить, я удивилась, что Холланд отдал мне ключи от машины и сказал, что не может вести. Только тогда я поняла, что он пьян.

Он стоял на садовой дорожке среди благоухающих тубероз, опершись на ворота и любуясь видом. В лунном свете его силуэт в неполные шестьдесят был неотличим от юношеского. Возраст не отнял его обаяния, его красоты, а дал ему патину, как старой бронзе. Я заметила особый слепой взгляд, свойственный старикам, которые стоят и смотрят на дерево или дом, не видя их. Простое переживание воспоминания.