История одной любви. Начало

— Раньше говорили: будешь баловаться, отдам дяде милиционеру. Времена и названия сменились, но преемственность сохранилась, и мы не против оправдавших себя методов, можете использовать на полную катушку. Если балуется или шалит, с удовольствием заберем прямо сейчас.

Полицейские хитро переглянулись. В их глазах до сих пор маячила картинка нанесенных мной «легких телесных повреждений», сделавших сестренку всех румяней и краснее.

— Слыхала? — Машка оказалась рядом, и я толкнул ее локтем — легонько, чтобы органы правопорядка вновь не вспомнили об обязанностях.

— Пусть забирают, я согласная.

— А маме что сказать?

— Пала смертью храбрых в борьбе с внутренними органами.

— Тогда мама подключит внешние.

— Но ты меня защитишь?

— Тогда папа отвоспитает твои внешние органы похлеще моего, и уже никто не поможет, потому что от папы защиты нет, кроме баллистической ракеты прямого наведения с противолобной боеголовкой из чугуна. У тебя есть такие?

— Как говорит тетя Вера, которая работает в магазине: были, но только что кончились. Неужели все так плохо?

— Еще хуже.

— Что же делать? Молчи, я знаю, ты мне все детство твердил ответ на этот сакраментальный вопрос: снять штаны и бегать. Молодые люди в форме, думаю, не будут возражать против такого решения проблемы, хотя форма на молодых людях обяжет их прекратить нарушение общественного порядка. Форма и содержание вступят в противоречие, наступит аннигиляция, и на месте хороших с виду людей возникнет черная дыра. Обидно, правда?

Сержант с улыбкой покачал головой, мне в руку вернулись документы:

— Алексантий Егорович, вы очень терпеливый человек. На вашем месте я бы уже сделал много большее, чем «легкие телесные», и статья, боюсь, была бы другая. Но постарайтесь сдерживаться и в дальнейшем, иначе внутренним органам придется забрать для воспитания вас. Всего хорошего.

Маша с удивлением проследила за исчезновением полиции.

— Санька, а ты бы меня отдал?

— Легко. Невоспитанным девочкам туда и дорога.

— Туда — куда?

Сестренке удалось меня смутить.

— Ну… во внутренние органы.

— Что-то путаешь. Это внешним органам дорога во внутренние органы невоспитанных девочек.

— Хочешь стать еще румяней и милее? — У меня снова руки зачесались. — Можно устроить.

— Тогда эти бравые полиционеры вернутся, и ты отправишься туда, где некоторых мужчин, бывает, тоже превращают в невоспитанных девочек.

— Теперь я буду умнее и следующее воспитание проведу под навесом, а труп спрячу.

Машенька со вздохом поджала губки:

— Кроме шуток: зря я за тебя заступилась. Посидел бы пятнадцать суток в тюрьме за избиение несовершеннолетней, вот это было бы воспитание.

— Сутками сидят в камере предварительного заключения, сокращенно КПЗ, а в тюрьме — годами. По указанной статье меня выпустили бы перед пенсией.

— Это еще лучше. Никогда больше не поднял бы на меня руку. Просто не смог бы от старости.

— Ты так меня не любишь?

— А за что тебя любить? За то, что бьешь?

— Говорят: «Бьет, значит, любит». Брат тебя любит, сестра.

— Вот подрасту, силенок наберусь для отпора, и тоже тебя полюблю.

Привычная юморная перепалка вернула мир в души, и мы под ручку зашагали дальше.

В отличие от женских шопингов с их бесконечными прикидками и приглядками, я заставил Машу покупать приглянувшееся сразу же, а стандартное, где не требовалось примерок, брал сам, не спрашивая, нравится или нет. Машка не сопротивлялась, убедившись в бесполезности возражений. Примерно через четыре часа хождений мы обросли пакетами, как деревья листвой. Руки, грозя оторваться, тянули к земле. Я направился к остановке автобуса:

— Пойдем. Разгрузимся, пообедаем, затем продолжим. Все основное купили, теперь могу тебе город показать.

— Я сама погуляю и посмотрю. Есть не хочется, хотя твоя чё… — Машка плутовски сощурилась, — чопорная подружка очень вкусно готовит. Вечером отъемся за весь день.

Переубедить было невозможно, а применить силу мешали пакеты. Мы разошлись с обещанием, что если Машка заблудится или что-то случиться, она мне позвонит.

До вечера я сам дважды звонил узнать, как дела. Все нормально, она гуляла, настроение отличное. У нее отличное, а я чувствовал себя матерью, отправившей дитя в темный лес. В сказке про Красную Шапочку на месте дровосеков следующим после волка я зарубил бы сбрендившую мамашу, которая настолько не любит дочь.

Вернулась Машка довольная, порозовевшая и голодная до чертиков. Пока Хадя накладывала, сестренка — ну, вся в родительницу — как бы припомнила:

— Мама сказала, что если будешь упорствовать в размещении меня в ущерб вашим отношениям, то сразу набирать ее и передать телефон тебе для выговора. Значит, сегодня я сплю на кухне.

— А вчера насчет маминых слов почему умолчала?

— Хотелось побыть наедине с твоей девушкой. Теперь любопытство удовлетворено, смогу уснуть спокойно.

Пока Хадя возилась на кухне, сестренка весла себя странно — сидела как на иголках. Чувствовалось, что она нервничает, с каждой минутой все сильнее. Машку постоянно тянуло к окошкам, глаза то и дело косились на телефон. Наконец, она позвонила куда-то сама.

— Не отвечает. Саня, поможешь? Нужно во двор сходить.