История одной любви. Окончание

Во мне клокотала ярость, в мозгах боролись честь и рассудок. С одной стороны — сестренка, я обязан ее защитить. С другой — Хадя. Кем-то надо жертвовать. Потому я сдерживался как мог и не рыпался, хотя внутри взрывался вулкан. Полицейские ждут извержения как манны небесной. Я без раздумий пожертвовал бы собой, но это ничего не даст — противник повернет дело так, что в ответ на мое самопожертвование Машка и Хадя бросятся на амбразуру, чтобы спасти меня от тюрьмы. Итог выйдет худший из возможных.

Этого нельзя допустить. Но молча присутствовать при унижении сестренки я тоже не мог.

А приходилось. Шаг влево, шаг вправо — «расстрел». Причем, шагать буду я, а достанется любимым людям. Безвыходная ситуация. Сейчас моим недеянием, Хадиным молчанием и Машкиным энтузиазмом мы спасаемся, так сказать, малой кровью — унижением моей сестры. Чисто теоретически, с Машки лишнее унижение как с гуся вода, это вариант самый выгодный — если допустить уместность этого слова. При любом другом раскладе мне и Хаде грозит тюрьма. Выбора как бы нет. Точнее, выбор у нас единственный. Не зная про аховое положение Хади, Машка спасает меня, и этим спасает нас обоих.

А с меня «лишнее» унижение — как? И как потом смотреть в глаза Хаде?

Хадя тоже увидела психологическую вилку, вогнавшую меня в ступор, и тоже сделала выбор. Она шагнула вперед, на свет, прямо под изумленные взгляды полицейских, и обхватила руками Машу, которая справилась, наконец, с неподдававшимся поясом и собралась распахнуть халат.

— Не надо. — Хадя прижала Машку к себе. — Они и так знают, что у тебя нет повреждений, за которые сажают в тюрьму.

И сестренку прорвало. Истерическое рыдание сотрясло безвольно провисшее тельце и наполнило комнату.

Полицейские остолбенели. Они хотели побыть веселыми парнями, которым сам черт не брат, и как-то раскрасить скучное дежурство, но все переменилось. Теперь — либо выполнять угрозу и всех забирать, либо как-то спустить дело на тормозах. А как?

Я вырвал телефон из рук сержанта, а Хаде и Машке указал на спальню:

— Закройте дверь с той стороны, дайте нам поговорить по-мужски.

Сержант напрягся, но не возразил. Девушки исчезли, я полез в меню телефона.

— То, что сестренка баловалась с дружком, да еще почти в моем присутствии, это полбеды. Допекло другое. Говоришь, тоже сестра есть? — Я перешел на ты, Прохор же всем разрешил, пусть и думал в тот момент исключительно о симпатичной вертихвостке. — Посмотри с точки зрения брата. Ладно бы, если любовь, но на вопрос «Почему?» она сказала: «Было интересно». «Интересно»! И этого оказалось достаточно, чтобы…

Перед лицом сержанта открылся снимок из другой папки. Черное на белом. Во всей красе. А дальше — то же самое в других видах.

Сзади ахнул и матерно выругался Антон.

У сержанта сузились зрачки.

— Да я бы за такое не только ремнем… Прости, Санек. Сутки на ногах, то грабеж, то пьяная склока, то понос, то золотуха. А тут веселая мамзелька, у которой что ни час, то приключение. Хотелось поприкалываться. Надеюсь, ты проучил? Отбил интерес?

Я скривил губы:

— Это наше с ней дело.

— Думаешь, ловлю на слове? Обижаешь. — Сержант вполне искренне огорчился. — Игры кончились, Санек. Закончим этот фарс, ты был прав на все сто, а мы, чудаки на букву эм, тебя едва дураком не выставили перед бабами. Пошли, Антоха, здесь без нас хорошо справляются. Нужно бабуську снизу успокоить, типа это телевизор громко работал и что больше соседи так делать не будут. — Сделавший шаг к двери сержант снова остановился. — Санек, не сочти за нахальство… Может, и нам со своей стороны пужануть твою сестрицу — как представителям закона? Найдем, что сказать.

— Вы уже нашли, спасибо. Сами разберемся.

— Ладно, нам меньше хлопот. — В прихожей сержант повысил голос. — Мария Егоровна, если снова будете баловаться, и брат решит отдать вас дяде милиционеру, проситесь ко мне!

Глава 2

Одна дверь захлопнулась, сразу открылась другая.

— Ушли?! — Машка все еще щеголяла в Хадином халате.

Хотела продолжения?

Ах да, у нее одежда на кухне осталась, а я в спальню загнал.

— Меня не узнали! — Хадя едва не бросилась мне на шею.

Позыв чувствовался, но она сдержалась. И немного смутилась. Сестренку удивила ее радость:

— А должны были?

— Кое-кто хотел бы найти ее раньше, чем она сама захочет найтись, — объяснил я.

— Это, случайно, не тот твой дружок, который через кавказское братство наши враждующие дворы помирил?

— Гаруна убили.

— Жаль. — Огонек в глазах Маши погас. — Мне бы такого друга, меня бы все тронуть боялись и за версту обходили.

«Жаль»! Женщине, которая умеет чувствовать, на язык пришло бы «Прости, не знала» или более зрелое «Сочувствую». Дети видят у событий только одну сторону, которая касается лично их. Как бы ни пыжились, как бы ни выглядели, а стоит им открыть рот, и вот вам дитя неразумное. Хотелось научить, рассказать, как поступают взрослые, раз уж Маша взялась в них играть… Не поймет. Вместо этого я спросил: