На самом деле я очень переживала из-за этого разрыва. Я вообще из породы влюбчивых, а он за мной так ухаживал, что я очень привязалась к нему. Однажды мне сказали, что он просит прийти меня к нему в комнату. Я пришла. Он был один и лежал в кровати. Сказал, что ему нездоровится, попросил погасить свет и сесть к нему. Поскольку табуретки рядом не было, мне пришлось сесть к нему на кровать. Он спросил, не жалею ли я о разрыве наших отношений. Я честно ответила, что жалею. Знаю ли я, спросил он, что я должна сделать, чтобы он меня простил. Я ответила, что не знаю. Он помолчал. «…Вдруг Ольга входит, за нею Ленский…» Это, сами понимаете, у Пушкина. Но и у нас тоже случилось «вдруг». Вдруг отворилась дверь, и зажёгся свет. Вошёл сосед Володи по комнате Миша И. Он в меня был влюблён чуть не с самого моего приезда и не скрывал этого. Я же очень хорошо к нему относилась, но не была им увлечена, чем его очень огорчала. Когда он увидел меня у постели «больного», то попросту рассвирепел. «Что это ты тут делаешь? – заорал он. – Давно ли ты стала шастать по мужским общежитиям? Вон отсюда!» И я ушла. С Владимиром мы так и не помирились.
Миша был очень симпатичным, очень положительным юношей и проявлял ко мне самое горячее внимание, но я, считая его очень хорошим человеком, согласна была только на дружбу причём, конечно же, не на такую тёплую, как с Лёвой. Я немножко использовала его в своих интересах: он был электриком, и лишняя розеточка, лампочка, починка электроплитки – это всё к Мише. Я знала, что он никогда мне в таких мелочах не откажет. Кроме того, он был лыжником с мастерским разрядом. Как он говорил, в Москве он даже работал инструктором по лыжам. Я попросила его научить меня ходить на лыжах. Он согласился, и мы несколько раз ходили с ним на лыжах в тайгу. Но тут вышел полный облом. Он мне сказал, что готов сделать для меня очень многое, но научить меня правильно ходить на лыжах, он не в силах. Такая я оказалась тупица в этом отношении. Я смирилась с этим и просто ходила на лыжах одна или с кем-нибудь так, как у меня получалось. Главное ведь получать от этого удовольствие. А с Мишей у меня до самого конца пребывания в Сибири отношения были ровные, полудружеские.
Так неудачно окончилась моя первая попытка выйти замуж. Но, поскольку инициатива этого замужества исходила не от меня, я как-то очень быстро оправилась от этой неудачи. Зато с Лёвой у нас отношения становились всё более близкими, и, наконец, мы поняли, что влюблены друг в друга.
К этому времени он уже не жил в нашем посёлке, а переехал в так называемую «зону» – это было что-то вроде центра нашего Почтового ящика. «Зона» находилась километрах в 10–15 от нашего посёлка, и туда, и обратно курсировал наш местный автобус. Мы могли посещать «зону», нам требовалось только взять туда пропуск, в чём нам не отказывали. «Зона» была миниатюрным городком с хорошими магазинами, там были даже какие-то развлекательные центры, кинотеатр. Этого города, кажется, до сих пор нет на карте, так он засекречен (там добывались какие-то руды, что ли…).
Лёва поступил на курсы экскаваторщиков, и эти курсы, и общежитие находились в «зоне». Всю неделю Лёва учился, в субботу приезжал ко мне в гости. Мы гуляли по тайге, он пел свои любимые студенческие песни:
Мы много разговаривали, узнавали друг друга. Лёва рассказывал мне о своих друзьях: Алике Алёшине, Володе Муравьёве и других. Читал мне их письма. Нам не было скучно друг с другом. А в воскресенье вечером я провожала его в «зону». Частенько он опаздывал на последний автобус и вынужден был отправляться пешком. В таком случае наши проводы затягивались надолго: я провожу его на какое-то расстояние по дороге, а он не хочет, чтобы обратно я шла в темноте одна, и идёт сам меня провожать, а затем и мне захочется всё-таки чуть-чуть его проводить, а он опять через какое-то расстояние возвращается со мной в сторону нашего посёлка… и так несколько раз.