Нас встретили старенькие-престаренькие, очень симпатичные старички Израиль Борисович и его жена Евгения Леопольдовна (потом, летом, мы узнали, что местные старики и старушки звали её Леопардовной). Они предложили нам две очень симпатичные и просторные комнатки и закрытую, очень уютную верандочку с отдельным входом (даже садик наш был отгорожен от хозяйского). Кухней мы должны были пользоваться хозяйской, но там была и вода, и газовая плита. Дом вообще был со всеми удобствами: с тёплым туалетом, правда – сказали хозяева – туалетом можно пользоваться только детям, а для нас – туалет на улице, во дворе. Даже ванная комната с колонкой была – опять же только для детей. Но мы были достаточно молоды и неприхотливы и согласились легко на эти условия.
Эта была самая лучшая дача из всех предшествующих. Во-первых, удобства, во-вторых, сами хозяева. Такие милые старички. Евгения Леопольдовна в прошлом была каким-то крупным партийным работником, вроде освобождённого секретаря на каком-то балашихинском заводе, а Израиль Борисович – на этом же заводе скромным инженером. Вид он имел устрашающий: лохматые седые брови над крупными глазами и какое-то жёсткое лицо, но на самом деле был очень милым и добрейшим человеком. В нашу компанию они просто влюбились. Евгения Леопольдовна говорила: «Риммочка, да о вас надо написать в „Комсомольскую правду“!» Она восхищалась лёгкостью, с которой я готовила еду детям и взрослым, иногда что-то советовала и очень мечтала научить меня готовить еврейскую рыбу-фиш. К сожалению (до сих пор) я так и не удосужилась этому научиться. На этой даче у нас даже московский телефон был. Дом у них 2-этажный, на втором этаже тоже жили дачники и хозяйский сын с женой и дочерью. Но у них был отдельный вход и своя кухня. К нам они спускались только к телефону. Одна смешная старушка со 2-го этажа, проживавшая с внучкой (дочка её работала и приезжала только ночевать), каждое утро спускалась к нам на кухню к телефону, звонила своему брату и спрашивала одно и то же: «Вениамин, стул был? Нормальный?» Мы покатывались с хохоту. Тогда эти заботы нам казались смешными…
У наших хозяев была старенькая «Победа», на которой они раз в неделю ездили на какой-то им известный «дешёвый» рынок и закупали продукты на целую неделю, в том числе «бурые помидоры» – они были дешевле красных, зато дольше хранились. Этими помидорами они обязательно делились со мной. Сейчас таких нет. Сейчас круглый год продаются только красные невкусные помидоры, на генетическом уровне скрещенные с какой-то глубоководной рыбой: когда она глубоко, в холодных водах, она зелёная, поднимается наверх – краснеет. Середина у них жёсткая, белая и совершенно несъедобная. А бурый помидор разрежешь, а он внутри красный, ароматный! Когда старички приезжали с рынка, Израиль Борисович командовал нашим ребятам: «Марш в машину!» И делал круга два вокруг деревни. Дети были в восторге.
Это была по-настоящему роскошная дача! В одной комнате мы устроили детскую, в другой – наш дамский будуар. Столовая была на довольно просторной верандочке, там же стояла кровать – супружеское ложе, когда кто-то из наших мужей изволил ночевать на даче.
Тёплый туалет нас не очень «грел»: наши дети, кроме Мити, все ещё были «горшечники», а вот ванная комната – это да! Мы там с девчонками по субботам устраивали «помывочную», втроём мыли наших детей по очереди: одна мылит, вторая смывает, третья вытирает и отдаёт Лёве в коридор одевать и стричь ногти. За 40 минут мы выкупывали наших всех четверых и сами успевали быстренько вымыться. Израиль Борисович в это время сидел на кухне и следил за колонкой. Он ни разу и не заподозрил, что мы «контрабандой» тоже моемся. Так быстро мы это всё проделывали.
Евгения Леопольдовна была очень милой старушкой, но отъявленной коммунисткой и общественницей. На своём бывшем заводе она старалась не пропустить ни одного «субботника» или «воскресника». Это, в конце концов, её и погубило. Ездила она на завод в переполненном автобусе и однажды, возвращаясь, упала в этом автобусе и сломала руку. С этого начались её беды. Она долго ходила в гипсе, а потом, как снежный ком, вдруг у неё ни с того, ни с сего расстроился желудок. Был уже конец лета, мы скоро уехали домой, тем более, что наш Митя в том году пошёл в 1-й класс. О дальнейшем мы знали только со слов Израиля Борисовича, он нам регулярно звонил и сообщал свои невесёлые новости. Он рассказал нам, что они долго не хотели обращаться к врачу по поводу расстройства желудка: боялись инфекционной больницы. А это всё тянулось и тянулось. И когда они всё-таки обратились к врачу, сдали все анализы, оказалось, что это никакое не расстройство, а рак кишечника. К середине зимы Евгении Леопольдовны не стало. Израиль Борисович попросил нас присутствовать на похоронах, а после – на девятинах и сороковинах. С сыном, особенно с невесткой, у него хороших отношений не было ещё при жизни Евгении Леопольдовны.