Израиль Борисович очень просил нас приехать снова к нему летом на дачу, что мы и сделали. Вдовел он недолго. К лету женился на одной бывшей своей дачнице. Он рассказывал, что одинокие старушки, узнав о его вдовстве, слетелись на него как мухи на мёд. Он выбрал одну из них, Броню Брониславовну, тоже очень партийную даму, в прошлом – преподавательницу не то научного коммунизма, не то, чего-то на это очень похожего. Странно, но сам Израиль Борисович никогда в партии не состоял – но зато его жёны!.. Но это было уже летом 1972 г., очень жарким, между прочим, и единственным, когда наши детишки все переболели: кто ангиной, кто бронхитом, кто обычной простудой.
И вот в сентябре 1971-го наш Митька пошёл в 1-й класс. Ему двух месяцев не хватало до 7 лет, но он уже прилично читал и вообще был «продвинутым» ребёнком. Первой учительницей у него была совсем простая, почти деревенская женщина, но хорошая и добрая. В Митьку она просто влюбилась. «Вот, – заявляла она классу, – Митеньке нет ещё 7 лет, а посмотрите, как он читает!» Или: «Вот Митеньке только что исполнилось 7 лет, а он считает и решает задачки лучше всех в классе!» Митьке всё давалось очень легко, без всякого напряжения с его стороны, но он не был честолюбив и поэтому особенно не зазнавался. Читать его научила я, а считать и его, и Гришу – отец, играя с ними в домино и всякие другие настольные игры.
В МИСиСе я в это время уже заведовала Сектором массовой информации и была вынуждена ходить на службу каждый день, имея только один библиотечный день. Но мы решили Митьку на продлёнку не отдавать. Лёва сделал ему из пенопласта своеобразный термос, на дно которого я с утра ставила крошечную кастрюльку с супом, сверху – мисочку со вторым, а рядом с термосом – стакан с компотом или киселём и хлеб. Он приходил из школы, ключ у него висел на шее, обедал, делал уроки и ждал меня. Иногда, правда, возвращаясь с работы, я находила его на улице: он или терял ключ, или мальчишки отбирали его у него и выбрасывали. Наши соседки по коммуналке никогда не открывали ему дверь: «Мы знаем, что у него есть ключ», – заявляли они мне.
У меня на работе долго не было телефона, но Митя в затруднительных ситуациях находил выход: он звонил Лене. «Тётя Лена, – звонил он ей, – мама мне оставила обед, но забыла отрезать хлеба. Как ты думаешь, можно мне самому отрезать?» – «А ты сумеешь?» – спрашивала его Лена. «Конечно» – говорил Митя. «Ну, конечно же, отрежь», – разрешала Лена. Или в другой раз: «Тётя Лена, мама мне положила одну котлету на второе, а я у неё на плите увидел, что ещё есть. Как ты думаешь, можно мне взять ещё?» – «А как вы с мамой договариваетесь?» – «Больше можно, а меньше нельзя», – отвечал Митя. «Тогда, конечно же, возьми ещё, если хочешь», – разрешала Лена. Так и жили.
В нашем отделе, как и в нашей библиотеке в том году произошли очень, казалось бы, симпатичные события. Милочка Арбатова, библиограф, мать троих дочек, получила отдельную квартиру, а очень скоро и Людмила Ерофеевна – и недалеко от Милочки. Мы праздновали новоселья одно за другим.
Примерно в середине февраля 1972 г. и Лёва принёс мне смотровой талон на 3-комнатную квартиру. Мне показалось, что уж очень далеко: станция Лосиноостровская, город Бабушкин. Когда-то в моём детстве мы снимали там дачу. Это было как бы прощание с Москвой. Но мне всегда везло на добрых советчиков. У меня сохранились добрые отношения с нашей участковой врачихой, которая «вытаскивала» меня после моих первых, очень трудных родов, а потом и из постоянных ангин. Она частенько захаживала ко мне, зная, что я работаю дома, когда была недалеко «на вызове». Просто так, попить чайку, поболтать. Она тоже получила предложение на квартиру, но, конечно же, ни в какое сравнение со мной не схожее. Тогда застраивался Кутузовский, и московские врачи были приглашены туда на работу с предоставлением им там новых квартир.
Галина Александровна объясняла мне: «Понимаешь, я могу выбирать и капризничать: я живу с мужем и двумя дочками в 2-комнатной квартире. Имею право требовать большее и лучшее. А ты-то что теряешь? Свою задрипанную коммуналку?!» Она меня так уговорила, что я Лёве сказала, что не поеду смотреть квартиру, пока у меня не будет на неё ордера. «А то – раскатаю губы, а там где-нибудь передумают, переиграют». И 8 марта 1972 г. Лёва принёс ордер. «Извини, дорогая, – сказал он, – сегодня других подарков для тебя у меня нет». А мне были нужны «другие» подарки?! И в ближайшие выходные мы поехали смотреть квартиру. Она, конечно, оказалась так себе: та же «хрущёвка» с крошечной кухней, правда, в кирпичном 9-этажном доме. Но ведь отдельная, 3-комнатная! Я ходила по ней, пустой, и радовалась: неужели это мне одной? Я имела в виду, что не коммуналка.
Так закончился наш Варшавский период.
Листок 5-й. Лосинка