Эту Александру Александровну, в конце концов, из сада уволили, уж очень часто на неё поступали жалобы от родителей. Я потом встречала её около наших домов с почтальонской сумкой. И в последний год Гришиного «детсадовства», наконец-то, пришла очень добрая, милая новая воспитательница. Она сразу же разрешила детям играть в садовские игрушки, а на возражения заведующей предложила ей привести садик в идеальный порядок, закрыть все двери и повесить на двери запретительные ленточки: входить нельзя! Детки и на улице перебьются. Словом пошла за деток на настоящую войну. Когда Гриша пошёл в школу, эта воспитательница вдруг оказалась там же. Оказывается она была учителем рисования и черчения, а в саду работала из-за своего сыночка. И в школе её любили и дети, и родители.
Интересное было время! Иногда я возвращалась с работы, находила дверь в квартиру нараспашку, а на двери записка: «Мама, если ты не найдёшь нас дома, то не печалься. Я взял Гришку из сада, и мы пошли гулять. Твой сын Митя». Я закрывала дверь и отправлялась искать своих «гулящих». Находила их в какой-нибудь огромной луже, по уши в глине. Я приводила их домой и заставляла раздеваться на лестнице. «Поставьте ваши штаны там», – говорила им я. На моё счастье, тогда продавались (и не были дефицитом!) тёплые байковые штаны за 3 рубля. Я с каждой получки старалась купить ребятам хотя бы по паре. Это очень выручало, потому что сохли они долго.
Я очень радовалась тому, что у мальчиков теперь есть своя комната (у меня она появилась только сейчас, когда года два назад от нас съехала Машка, наш последний ребёнок).
Школа, в которую пошёл Митя, была очень серенькая – и детки, и преподаватели. Его учительницу звали Луиза Ивановна, директрису – Матильда Генриховна, но звучные имена их не спасали. Большинство ребятишек в 1-м «В» (других я не знала) учиться не хотели и просто отбывали в школе наказание. Их родители были им под стать, они тоже считали школу вынужденным наказанием. Митька учился хорошо, но не блистал, да и Луиза Ивановна не стимулировала его заниматься лучше. Когда я на родительском собрании спрашивала о нём, учительница мне отвечала, что с ним всё в порядке. «Почему же у него почти одни четвёрки?» – интересовалась я. И слышала злые вопли других родителей: «Заткнитесь со своим вундеркиндом! Нам бы наших на твёрдые тройки вывести!»
В 4 классе, когда началось предметное обучение, русский язык у них начала преподавать бывшая выпускница этой школы Нюся Наумовна, молодая дамочка. Однажды Митька показывает мне свою тетрадь и говорит: «Мам, по-моему, я всё правильно написал, а Нюся Наумовна мне исправила». Я смотрю, Митя написал: «Капли висят на ветке», а учительница исправила: «Капли вЕсят на ветке» и т. д. Я пошла в школу. «Чья вы мама? Мити Кобякова? О, с ним всё в порядке», – успокоила она меня. «А с вами?» – спросила я. Показала тетрадь. «Да, правильно, – сказала учительница, – тут он немножко ошибся. Ведь проверочное слово – „вешалка“». «А как же виснуть?» – спросила я её. «О, – не смутилась учительница, – правда, здесь другое правило работает!»
Вот такой уровень учителей был в этой школе. И учеников тоже. Один мальчик из Митиного класса жил в нашем подъезде. Естественно, Митя и Дима (так звали мальчика) подружились. И родители у него были приличными людьми, мы до сих пор с ними вежливо раскланиваемся и немножко разговариваем, когда встречаемся. Но Димина бабушка! Дима для неё был свет в окошке, а Митьку моего, тихого мальчика, она невзлюбила лютой ненавистью. Она собирается с внуком гулять, а тот ей заявляет, что без Мити не пойдёт. А у нас с Митей был уговор, что, пока я не приду с работы, он отдыхает, делает уроки, а я пришла – он идёт гулять. Но Димина бабушка поднимается к нему (они жили на 6-м этаже) и уговаривает его пойти на прогулку. «А мы твою маму встретим, вот она обрадуется!» – говорит она. И встречают меня в двух автобусных остановках от нашего дома. Я ездила от ВДНХ на автобусе, который мимо нашего дома не шёл. Вижу: Димочка – одетый, застёгнутый, шапочка завязана, шарфик подвязан, и мой – пальтишко нараспашку, шапка набекрень, шарфиком и не пахнет. Я прихожу в ужас, кое-как привожу Митьку в порядок, а бабушка заявляет: «Тепло же!»