История Оливера

— Ах, Алисон, как это замечательно, — сказал Стэндиш, после чего подмигнул мне. — Держите ее подальше от вашего повесы.

— Мы держим ее под стеклом, — раздраженно отпарировал я.

Старик Стэндиш расхохотался.

— Она вам действительно родня? — спросил я, желая только одного — чтобы Стэндиш убрал свою руку с Марсиной талии.

— Лишь по взаимной симпатии, — сказала Марси. — Мистер Фарнем и мой отец были деловыми партнерами.

— Не партнерами, а братьями, — возразил Стэндиш.

— Вот как, — сказала мама, явно в ожидании новых захватывающих подробностей.

— Мы держали лошадей, — сказал Стэндиш. — Когда ее отец умер, я их продал. Всякое удовольствие от них пропало.

— Разумеется, — сказала моя матушка, под рождественской шляпкой которой скрывался целый вулкан любопытства. (Ибо Стэндиш считал само собою разумеющимся, что нам известно, кто был отец Марси.)

— Если у тебя есть время, заходи вечерком, — сказал старик Фарнем, прощаясь.

— Я должна вернуться в Нью-Йорк, дядя Стэндиш.

— А-а-а… ты ведь у нас деловая женщина, — прохрипел он. — И не стыдно тебе было пробраться в Бостон потихоньку, словно ты — какая-нибудь преступница.

Послав Марси воздушный поцелуй, Стэндиш обернулся к нам.

— Позаботьтесь, чтоб она у вас как следует питалась. Если память мне не изменяет, крошка Марси вечно сидела на какой-нибудь диете. Веселого Рождества!

И напоследок:

— Держи высоко марку! Мы все тобой гордимся, Марси!

Домой мы вернулись на маминой машине, за рулем которой сидел отец. В многозначительном молчании.

За обедом отец раскупорил бутылку шампанского.

— За Марси, — сказала мама.

Все подняли бокалы. Марси только пригубила. В совершенно нехарактерном для меня стиле я провозгласил тост во славу Иисуса.

За столом нас было шестеро. К четверке, проведшей ночь в нашем доме, присоединились еще двое — Джефф, мамин племянник из Вирджинии, и тетя Эллен — старая дева, сестра дедушки со стороны моего отца. Эллен туга на ухо, а у Джеффа такой аппетит, словно у него глисты. Поэтому новых тем в разговоре не наблюдалось. Все дружно нахваливали роскошную индейку.

— Скажите спасибо не мне, а Флоренс, — скромно сказала мама. — Она с раннего утра не отходила от плиты.

— Начинка просто изумительная, — восторженно воскликнула моя нью-йоркская подруга.

— Недаром в ней ипсвичские устрицы, — с гордостью отозвалась мама.

Все наелись до отвала, причем мы с Джеффом состязались за звание чемпиона по обжорству.

И, как ни странно, была раскупорена вторая бутылка шампанского. Правда, я смутно припоминаю, что пили его только мы с отцом. Смутно — ибо я выпил больше всех.

Неизменный фирменный пирог Флоренс и, наконец, в три часа пополудни кофе в гостиной.

Я бы с удовольствием немного отложил наш отъезд в Нью-Йорк. Чтобы переварить обед и прочистить мозги.

— Марси, вы не хотите немного пройтись? — спросила мама.

— С удовольствием, миссис Барретт.

И дамы удалились.

Тем временем тетя Эллен задремала, а Джефф уткнулся в телевизор, где показывали футбол.

— Я бы тоже подышал свежим воздухом, — сказал я отцу.

— И я не прочь прогуляться.

Когда мы надели пальто и вышли на мороз, я понял, что идея этого променада принадлежала именно мне. Я вполне мог бы удовлетвориться футболом вместе с Джеффом. Но нет, меня обуяла жажда поговорить с отцом.

— Очаровательная девушка, — сказал он, хотя я его вовсе не спрашивал.

И тем не менее, именно этот вопрос я надеялся с ним обсудить.

— Спасибо, отец, — сказал я. — Я тоже так считаю.

— Она, кажется, хорошо к тебе относится.

Мы шли по лесу. В обрамлении голых деревьев.

— Я… я, пожалуй, тоже хорошо к ней отношусь, — сказал я наконец.

Отец взвешивал каждое слово. Он не привык к восприимчивости с моей стороны. Воспитанный долгими годами моей враждебности, он несомненно каждую минуту ожидал, что я его оттолкну. Но постепенно понял, что я этого не сделаю. И потому, набравшись храбрости, спросил: — Это серьезно?

Мы продолжали свой путь. Наконец я посмотрел на него и спокойно ответил:

— Хотел бы я это знать.

Хотя мои слова прозвучали крайне неопределенно и почти загадочно, отец понял, что я честно выразил свое чувство. То есть смятение.

— Есть какая-то проблема? — спросил он. Я молча кивнул.

— Я, кажется, понимаю, — сказал он.

Что он понял? Я же ему ничего не говорил.

— Оливер, вполне естественно, что ты все еще горюешь.

Проницательность отца застала меня врасплох. Или он просто догадался, что его замечание может меня затронуть?

— Нет, дело не в Дженни, — ответил я. — Я хочу сказать… мне кажется, я готов к…

Зачем я говорю все это ему?

Он не настаивал. Он ждал, что я закончу свою мысль.

Прошло еще некоторое время, и он тихо промолвил:

— Ты сказал, что существует какая-то проблема?

— Это ее семья.

— Да? Они против?

— Это я против. Ее отец…

— Да?

— Ее покойный отец — Уолтер Биннендейл.

— Вот оно что, — сказал мой родитель. И этими простыми словами заключил самую доверительную беседу за всю нашу жизнь.

33

— Я им понравилась?

— По-моему, ты их околдовала.

Мы въехали на Массачусетскую скоростную магистраль. Было темно. Нигде ничего живого.

— Ты доволен?