История отношений между русскими князьями Рюрикова дома

Падение Елены и ее партии было знаком к преследованию еретиков и торжеству Иосифа, след., последний, борясь против ереси, должен был вместе бороться против Елены и ее партии, т. е. партии боярской, и с тем вместе необходимо был на стороне Софьи и ее сына Василия. Отсюда ненависть бояр к монахам Иосифова Волоцкого монастыря, которые постоянно находятся на стороне Василия в борьбе его с боярами; вот почему Курбский называет этих монахов, или осифлян, по его выражению, подобными в злости в. князю Василию, скорыми помощниками его и во всех злых потаковниками и подражателями^{1039}. Игумен Иосифова монастыря Даниил был возведен при Василии в сан митрополита, другой монах того же монастыря Вассиан Топорков — сделан епископом коломенским: оба, верные преданию своего монастыря, стояли на стороне Василия в борьбе его с древними притязаниями, и оба потому были ненавидимы боярами.

Курбский называет Даниила прегордым и лютым^{1040}; Берсень говорил об нем: «Яз того не ведаю, есть ли митрополит на Москве: учителна слова от него нет никотораго, а не печалуется ни о ком; а прежние святители сидели на своих местах в манатьях и печаловались государю о всех людех»^{1041}. Но этот упрек Берсеня митрополиту Даниилу в том, что он пренебрегал своею обязанностию печаловаться у государя за опальных бояр, несправедлив: до нас дошло 6 записей боярских, в которых Даниил является печальником за провинившихся бояр и своим ручательством освобождает их от опалы^{1042}.

Как бы то ни было, по смерти Василия и Елены бояре воспользовались своим торжеством, чтоб свергнуть Даниила и Вассиана; но последний пережил боярщину и в описываемое нами время находился в Песношском монастыре: к нему-то, к этому ненавистнику бояр, спешил Иван. Партия Сильвестра предвидела всю опасность для себя от этого свидания и спешила воспрепятствовать ему. В Троицком Сергиеве монастыре жил тогда знаменитый Максим Грек, враг Даниила и Вассиана, заточенный при Василии за сопротивление разводу с Соломониею, освобожденный при Иване старанием Сильвестровой стороны, которая теперь употребляет его средством для отклонения царя от поездки, т. е. от свидания с Вассианом. Когда царь по пути заехал в Троицкий монастырь и зашел к Максиму, тот начал уговаривать его отложить дальнейшую поездку; Максим говорил Ивану, что вместо путешествия он должен озаботиться вдовами и сиротами воинов, падших под Казанью; совет был прекрасен, но царь не мог понять, почему исполнение обета съездить в Кириллов монастырь может помешать ему озаботиться семействами убитых под Казанью воинов, почему одно было несовместно с другим? «Если ты меня не послушаешь, — грозил ему Максим, — если позабудешь осиротелые семейства и поедешь с упрямством, то сын твой не возвратится живой с дороги». Такая настойчивость могла только возбудить или усилить уже возбужденные подозрения Ивана, и он отправился на свидание с Вассианом. Сторонники Сильвестра, сопровождавшие царя, заметили, как Вассиан шептал что-то царю на ухо, знали, что совет его не может быть для них благоприятен, и с ужасом видели, что царь изъявил за него Вассиану живейшую благодарность^{1043}; Курбский пишет, будто Вассиан сказал царю: «Если хочешь быть самодержцем, то не держи себе советника мудрейшего». Разумеется, это одна только догадка бояр, потому что если кто шепчет на ухо, то верно не с намерением, чтоб другие это слышали.

Смерть царицы Анастасии, последовавшая в 1560 году, повела к окончательному разрыву между царем и Сильвестровою партиею. Самое естественное чувство после потери любимого человека — это усиленная привязанность к тому, что любил покойный, и усиленная вражда к тому, чего не любил; но Иван знал вражду, существовавшую между Анастасией и Сильвестровой стороной; враги последней не замедлили дать знать царю, что смерть Анастасии была чрезвычайно выгодна для врагов ее; Иван помнил, что мать его была отравлена, и не мог не заразиться подозрением, особенно в то ужасное время; кто, подобно Курбскому, с такой щедростию расточает другим обвинения в отраве, тот не должен жаловаться, что его и друзей его подозревали в том же!

Предмет и пределы нашего сочинения не позволяют нам войти в подробности кровавой борьбы, которую вел Иван Грозный с древними притязаниями дружинников и потомков князей-родичей. Ужасы этой борьбы преувеличены пристрастными писателями, но только преувеличены, а не вымышлены; казней, преследований в Москве, Новгороде, Твери отрицать нельзя, сам Иван об них свидетельствует^{1044}. Историк не должен быть адвокатом того или другого исторического лица; его обязанность при описании подобной борьбы состоит в том, чтобы, основываясь на актах несомненных, уяснить смысл борьбы, ее значение в истории народа. Обратимся же к этим несомненным актам.