В современном социалистическом движении, как считал Бернштейн, можно различить два сильных течения, которые в разное время проявлялись в различных видах и нередко в полной противоположности друг к другу. Одно имеет дело с предположениями о реформах, разработанных социалистами-мыслителями, и задается главным образом целью созидания; другое же черпает свое вдохновение из революционного настроения народа и задачу свою видит в разрушении. В зависимости от того, при каких условиях и времени они возникли, первое появлялось в виде утопий, сектантского, мирно-эволюционного настроения, другое же в виде конспиративного, террористического направления или же демагогии. Чем более мы подходим к настоящему, тем решительнее звучит пароль: в первом случае эмансипация при посредстве хозяйственной организации, во втором эмансипация при посредстве политической экспроприации. «Марксистская теория задалась целью объединить сущность обоих течений. От революционеров она заимствовала взгляд на эмансипационную борьбу рабочих как на своего рода борьбу классов; от социалистов же — признание эмансипации рабочих одним из экономических и социальных требований». Марксизм с точки зрения метода оказался сильнее бланкизма. Что же касается другой точки зрения — преувеличения значения созидательной силы революционной власти для социалистического преобразования современного общества, то в этом отношении он никогда не мог вполне отрешиться от взглядов бланкистов.
В работе «Исторический материализм» автор констатирует многообразие определений социализма и заявляет о своей позиции: «Наиболее точным определением социализма будет то, которое связывает его с идеей ассоциации, так как таким образом выражаются как хозяйственные, так и правовые отношения. Не нужно многочисленных доказательств, чтобы показать, что характеристика последних так же важна здесь, как и способ хозяйства. Совершенно независимо от вопроса, есть ли право и в каком смысле первостепенный или второстепенный фактор общественной жизни, во всяком случае несомненно, что право известного периода дает самое концентрированное изображение общественной жизни. Мы определяем общественные формы не по их техническим или экономическим признакам, а по основному принципу их правовых отношений. Мы говорим о каменном, бронзовом, машинном, электрическом и т. д. периоде, но общественный строй мы называем феодальным, капиталистическим, буржуазным и т. д. Этому должно соответствовать определение социализма как движения к строю, характеризующемуся ассоциацией, или как состояния в нем».
Рассматривая пути установления социализма, Бернштейн сомневается в идеалах самих рабочих и успехе рабочего класса и отвергает диктатуру пролетариата. Рабочих мы должны брать такими, как они есть: «А они в общем не так обеднели, как это предполагалось в “Коммунистическом Манифесте”, не так свободны от предрассудков, как в этом хотели уверить нас их льстецы». К тому же рабочие во многих странах не составляют большинства.
И роль социалистического государства он видит по-иному: «Нужно совершенно оставить в стороне мысль о немедленном принятии на себя государством функций производства и распределения продуктов».
И пролетарскую демократию он не может признать: «...Что такое демократия?
Ответ кажется очень простым, и на первый взгляд достаточным кажется выражение: “господство народа”. Но... этим дается лишь внешнее, чисто формальное определение, между тем как все употребляющие слово: демократия — понимают под ним нечто большее, чем форму господства. Мы гораздо ближе подойдем к делу, выражаясь отрицательно и определяя демократию как отсутствие классового господства, как такое состояние общества, при котором ни один класс не имеет политических привилегий относительно других. ...С понятием: демократия — для современного понимания связано правовое представление — равноправность всех членов общества; это представление является границей господства большинства, в которое в каждом конкретном случае переходит господство народа».