История политических и правовых учений

Но как сочетается понятие «гражданин Вселенной» с патриотизмом? Не есть ли это отвергающий родину «интернационализм»? Эти вопросы волнуют эмигранта Ильина на многих страницах его произведений. Весьма показательны в этом отношении его идеи о великодержавности, патриотизме, национализме. Все они проникнуты тем же чувством духовности и неподдельной любви к Отечеству. Ему совсем не безразлично, какой патриотизм и какой национализм пропагандировать. Из атмосферы, подкрепленной чисто коммерческими интересами, возникает нередко та форма национализма, «которая решительно не желает считаться ни с правами, ни с достоинствами других народов... и всегда готова возвеличить пороки своего собственного». Ильин решительно восстает против извращенного, «больного» национализма, превращающего утверждение своей культуры в отрицание чужой. Из такого «патриотизма» не «может родиться политика истинного великодержавия». Сразу же заметим, что «великодержавие» для Ильина «определяется не размером территории и не числом жителей,, но способностью народа и его правительства брать на себя бремя великих международных задач и творчески справляться с этими задачами. Великая держава есть та, которая, утверждая свое бытие, свой интерес, свою волю, вносит творческую, устрояющую, правовую идею во весь сонм народов, во весь “концерт" народов и держав». Сегодня понятие «великая держава» связывают, скорее всего, с наличием соответствующих вооружений, с финансовым капиталом и прочими возможностями навязывать миру определенные ценности. Тем актуальнее обращение к анализу государства в этом направлении в произведениях великого русского патриота.

«Истинному патриоту, — пишет Ильин, — драгоценна не просто самая “жизнь народа" и не просто “жизнь его в довольстве", но именно жизнь подлинно духовная и духовно-творческая». Эти положения направлены, как представляется, против тех представителей своего класса, которые утонули в сытости, погрязли в служении маммону. «Соединяя свою судьбу с судьбою своего народа, — в его достижениях и в его падении, в часы опасности и в эпохи благоденствия, — истинный патриот отождествляет себя инстинктом и духом не с множеством различных и неизвестных ему “человеков”, среди которых, наверное, есть и злые, и жадные, и ничтожные, и предатели; он не сливается и с жизнью темной массы, которая в дни бунта бывает, по бессмертному слову Пушкина, “бессмысленна и беспощадна”; он не приносит себя в жертву корыстным интересам бедной или роскошествующей черни (ибо чернью называется вообще жадная, бездуховная, противогосударственная масса, не знающая родины или забывающая ее); он отнюдь не преклоняется перед “множеством” только потому, что на его стороне количество, и не считает, что большинство всегда одарено мудрою и безошибочною волею. Нет; он сливает свой инстинкт и свой дух с инстинктом и с духом своего народа». Государство определяется именно тем, что «оно есть положительно-правовая форма родины, а родина есть его творческое, духовное содержание».

В наше время многие озаботились поиском некой национальной идеи, которую следовало бы затем внедрить в массы. И вновь Ильин актуален: «Патриотизм есть чувство любви к родине... Обретение родины должно быть пережито каждым из людей самостоятельно и самобытно. Никто не может предписать другому человеку его родину — ни воспитатели, ни друзья, ни общественное мнение, ни государственная власть, ибо любить, и радоваться, и творить по предписанию вообще невозможно». Более того, «официальный патриотизм далеко не всегда пробуждает и воспитывает в душе чувство родины, нередко даже повреждает».

Вообще национальность человека определяется «не его произволом, а укладом его инстинкта и его творческого акта, укладом его бессознательного и, больше всего, укладом его бессознательной духовности. Покажи мне, как ты веруешь и молишься, как просыпаются у тебя доброта, геройство, чувство чести и долга, как ты поешь, пляшешь и читаешь стихи, что ты называешь “знать” и “понимать”, как ты любишь свою семью, кто твои любимые вожди, гении и пророки — скажи мне все это, а я скажу тебе, какой нации ты сын».

Интересны в этом отношении некоторые характеристики Ильина русских народных масс, например, подмеченное им тяготение, с одной стороны, «государственно-строительное, с верою в монархию, с доверием к Царю и с готовностью самоотверженно служить национальному делу, а с другой — государственно-разрушительное, с мечтою об анархии или, по крайней мере, о “необременительной власти”, с жаждою имущественного погрома и захвата и с “верою” во всяческую нелояльность (традиция “удалых добрых молодцев”)». «Это второе тяготение к анархии четыре раза разгоралось в России всенародным пожаром: в Смуту, при Разине, при Пугачеве и при Ленине. Но оно не исчезало бесследно и в промежуточные времена, обнаруживаясь в целом ряде больных явлений русского правосознания.