История политических и правовых учений

Для всех великих мыслителей стоял вопрос, кто должен править, какими должны быть правители. Ильин не исключение: «Властвующий должен иметь верное понятие о верховной цели государства и его средствах. Его правосознание должно иметь свои корни в доброй воле и патриотизме». «Он должен непоколебимо верить в благородство государственности и в жизненную духовную необходимость политического единения. Он должен совмещать в себе изощренное видение права с непреклонною волею к его властному осуществлению, углубленное чувство ответственности со способностью к императивному решению. Властвующий не может быть без воли к власти, но эта воля должна быть не беспредметным властолюбием, а живым вдохновением государственности. Властитель, стоящий на высоте, видит в своем публичном полномочии не жадно блюдомую выгоду, но обязанность и ответственное бремя. Он не останавливается и перед бременем жизненно необходимого компромисса, но не “придумывает” для него санкции от лица совести и не извращает нравственную природу государства ложным учением о том, что “хорошая цель оправдывает всякие средства”. ...Все это можно выразить так, что во всяком государстве и при всяком строе власть должна принадлежать лучшим людям».

Ильин при этом делает много метких замечаний по каждому образу правления, а его соображение о «духовном цензе» вполне может быть поставлено на уровень рассуждений по этому поводу Платона и Аристотеля.

По Ильину, нет и не может быть единой политической формы, наиболее целесообразной для всех времен и для всех народов. Этому мечтательному и беспочвенному предрассудку пора угаснуть. Ибо политическая форма определяется всею совокупностью духовных и материальных данных у каждого отдельного народа, и прежде всего присущим ему уровнем правосознания. Для каждого данного народа в каждую данную эпоху наиболее целесообразна та политическая форма, которая наилучшим образом учитывает присущую именно ему зрелость и прочность государственной воли и сообразует с ней ту комбинацию из корпоративного и опекающего начала, которая ведет и строит национальную жизнь.

Иначе обстоит дело с вопросом о наиболее совершенной политической форме. Здесь определенно можно установить, что «наиболее совершенна та политическая форма, которая соответствует основным и неизменным аксиомам правосознания и обращается в душах граждан именно к этим аксиоматическим основам гражданственной жизни. Таких аксиом можно указать три: 1) чувство собственного духовного достоинства и его проявления: уважение к себе, начало чести и духовного измерения жизни; 2) способность к волевому самоуправлению и ее проявления: принципиальность, убежденность, самодеятельность, дисциплина и долг; 3) взаимное доверие и уважение — гражданина к гражданину, гражданина к власти и власти к гражданину».

Нельзя сказать, что мыслитель был последовательным монархистом или явным противником республиканского строя, точно так же, как нельзя представлять его сторонником принципов назначения или выборности. Во всем он видел и положительные, и отрицательные стороны. Однако определенно следует отнести его к выразителям «рангового» принципа. При любой форме правления надо добиваться того, «чтобы социальный ранг соответствовал духовному рангу человека; чтобы назначенный был для народа своим и любимым; и чтобы избранный мыслил не о партийной, не о классовой, не о провинциальной и не о личной пользе, а о всенародно-государственной». Всякое отступление от этого правила отзовется плохо на государстве. В то же время следует «лояльно нести возможную ошибку в ранге и не раздувать случайное явление “больного ранга” в общественный или национальный скандал неповиновения».

Характерным для его учения является анализ демократии: «Демократический строй есть способ государственного устроения. Следовательно, как и всякий другой строй, он ценен и допустим лишь в ту меру, в какую он не противоречит государственной цели. “Государство” есть родовое понятие; “демократическое государство” — видовое. Вид, теряющий признаки рода, есть nonsens, государство, пытающееся быть демократией ценою своего государственного бытия, — есть нелепое и обреченное явление. Иными словами: если вторжение широких масс в политику разрушает государство, то государство или погибнет, или найдет в себе силы остановить это вторжение и положить ему конец. Демократия как начало антигосударственное не имеет ни смысла, ни оправдания; она есть охлократия, то есть правление черни, и этим уже предначертана ее судьба.

Это значит, что демократия ценна и допустима лишь постольку, поскольку она создает аристократическое осуществление государственной цели, то есть служит — общему делу власти, права и духа. Демократия не есть ни высшая цель, ни самостоятельная цель; она есть лишь способ выделения немногих лучших к власти, и притом один из способов. В качестве способа аристократизации власти она и подлежит решающей оценке; в этом ее испытание и отсюда ее приговор. И если этот приговор отрицательный, то государство или обратится к другим способам, или погибнет».