Читаем История правления короля Генриха VII полностью

В ее посмертной судьбе было два счастливых обстоятельства, которые высотой и величием, вероятно, превышали все то, что сопутствовало ей при жизни: ее преемник на троне и оставленная ею память. Ибо преемником ее стал человек[444], который, хотя и превзошел и затмил ее в том, что касается мужской доблести, потомства и новых территориальных приобретений, выказывает тем не менее благоговейное уважение к ее имени и чести и сообщил в некотором роде непреходящий характер ее деяниям тем, что не стал вносить сколько-нибудь существенных изменений ни в подбор лиц, ни в порядок ведения дел — до такой степени, что сын отцу редко наследовал столь спокойно и с изменениями и перестановками столь незначительными. Что же касается памяти, она столь прочна и свежа и на устах, и в умах людей, что теперь, когда смерть погасила зависть к ней и усилила свет ее славы, успех ее памяти в некотором роде соперничает с успехом ее жизни. Ибо если какой враждебный слух (плод партийных и религиозных раздоров) еще и странствует по свету (да и то робкий и притихший, отвергаемый общественным мнением), то нет в нем правды и не суждена ему долговечность. Главным образом по этой причине я и свел воедино эти наблюдения относительно ее счастливой судьбы и полученных ею знаков божественного попечения, чтобы злонамеренные люди страшились хулить то, что получило столь явное Божье благословение.

И если кто-нибудь скажет в ответ, как было сказано Цезарю: «Здесь и правда немало такого, что достойно удивления и восхищения, но что здесь достойно похвалы?», то я, конечно же, отвечу, что считаю подлинные удивление и восхищение своего рода высшей похвалой. Кроме того, столь счастливая судьба, как я описал, может выпасть на долю лишь таких людей, кто, при всей исключительности получаемых ими свыше поддержки и попечения, являются в силу своих добродетелей в какой-то мере творцами собственного счастья. И все же я считаю полезным добавить несколько замечаний о ее нравственных качествах, ограничивая себя, однако, тем, что особенно вдохновляет клеветников и дает пищу их злословию.

В религии Елизавета была благочестива, умеренна, постоянна и враждебна новшествам. Что касается благочестия, то, хотя самые убедительные его доказательства заключены в ее деяниях, оно проявлялось и в ее повседневных образе жизни и беседах. Молитвы и богослужение, будь то в ее часовне или личных апартаментах, она пропускала редко. Была усердным читателем Священного Писания и творений святых отцов, особенно св. Августина. Ряд молитв на особые случаи сложен ею самой. Если даже в обычной беседе ей доводилось помянуть Бога, она почти всегда именовала Его Создателем и придавала своему взгляду и лицу выражение смиренно-благоговейное — я сам часто наблюдал это. Что же касается того, что, как некоторые утверждают, она будто бы не выносила мысли о конечности человеческой жизни и не терпела каких-либо упоминаний о старости и смерти, то это совершенная ложь. Очень часто, за много лет до смерти, она шутливо называла себя старухой и вела беседы о том, какую эпитафию ей хотелось бы иметь на своей могиле; она говорила, что ее не влекут к себе ни слава, ни пышные титулы и что она предпочла бы надпись в одну-две строки, где в немногих словах сообщались бы сведения о ее имени, девстве, годах ее царствования, реформации религии и деятельности по сохранению мира. Это правда, что, когда ее в самом расцвете лет, еще способную к деторождению, просили назвать наследника, она ответила, что не позволит, пока жива, разворачивать перед своими глазами саван; и между тем, незадолго до кончины, когда она была в задумчивом настроении и, вероятно, размышляла о собственной смертности, то, будучи прервана в своих размышлениях одним из домочадцев, который посетовал, что многие высокие посты в государстве слишком долго остаются незанятыми, она встала и с некоторым неудовольствием сказала, что ее пост не останется пустым и на мгновение.

Что касается ее умеренности в делах религии, то здесь возможны некоторые затруднения ввиду суровости законов, изданных против подданных-папистов. По этому поводу, однако, я хотел бы сообщить некоторые факты, которые сам внимательно наблюдал и в истинности которых уверен.

Перейти на страницу:

Все книги серии Памятники исторической мысли

Завоевание Константинополя
Завоевание Константинополя

Созданный около 1210 г. труд Жоффруа де Виллардуэна «Завоевание Константинополя» наряду с одноименным произведением пикардийского рыцаря Робера де Клари — первоклассный источник фактических сведений о скандально знаменитом в средневековой истории Четвертом крестовом походе 1198—1204 гг. Как известно, поход этот закончился разбойничьим захватом рыцарями-крестоносцами столицы христианской Византии в 1203—1204 гг.Пожалуй, никто из хронистов-современников, которые так или иначе писали о событиях, приведших к гибели Греческого царства, не сохранил столь обильного и полноценного с точки зрения его детализированности и обстоятельности фактического материала относительно реально происходивших перипетий грандиозной по тем временам «международной» рыцарской авантюры и ее ближайших последствий для стран Балканского полуострова, как Жоффруа де Виллардуэн.

Жоффруа де Виллардуэн

История
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное

Похожие книги

100 великих казней
100 великих казней

В широком смысле казнь является высшей мерой наказания. Казни могли быть как относительно легкими, когда жертва умирала мгновенно, так и мучительными, рассчитанными на долгие страдания. Во все века казни были самым надежным средством подавления и террора. Правда, известны примеры, когда пришедшие к власти милосердные правители на протяжении долгих лет не казнили преступников.Часто казни превращались в своего рода зрелища, собиравшие толпы зрителей. На этих кровавых спектаклях важна была буквально каждая деталь: происхождение преступника, его былые заслуги, тяжесть вины и т.д.О самых знаменитых казнях в истории человечества рассказывает очередная книга серии.

Елена Н Авадяева , Елена Николаевна Авадяева , Леонид Иванович Зданович , Леонид И Зданович

История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии