История правления короля Генриха VII

Не будет поэтому преувеличением заметить, что до тех пор, пока Бэкон оказывал влияние на политику Якова I и влиял в пользу «умеренности» на позицию парламента, государственный механизм Англии (хотя и не без «перебоев» и признаков надвигающегося политического кризиса) продолжал функционировать в границах «традиционной конституции». Это обстоятельство, при всей своей политической недальновидности, хорошо сознавал Яков I. И как результат в жизни Бэкона наступил период его головокружительного быстрого возвышения при дворе. В 1616 г. он становится членом Тайного совета, в 1617 г. он занял должность, которую при Елизавете I многие годы занимал его отец, сэр Николас, — лорда-хранителя большой печати. Наконец, в 1618 г. Бэкон достиг вершины служебной иерархии — он назначается лордом-канцлером, т. е. главой центральной администрации, и одновременно возводится в пэры Англии (получив титул барона Веруламского, а затем — виконта Сент-Олбенского).

Однако именно в годы достижения Бэконом вершины власти он постепенно лишался влияния на решения короля, резко усилилась реакционная направленность внешней и внутренней политики Якова I. Поневоле Бэкону пришлось играть роль скорее ширмы этой политики, нежели ее творца. Творилась же она во внутренних покоях короля, доступ в которые имели два человека — испанский посол в Лондоне и фаворит Бекингем. Все чаще лорд-канцлер сталкивался с фактами полного подчинения Якова I воле Бэкингема. Служение короне — даже в глазах верноподданного Бэкона становилось абстрактным принципом, оборачивавшимся в действительности в заискивание перед фаворитом. Одним словом, разложение системы английского абсолютизма, углубленное порочными йравами двора — безудержным мотовством, фаворитизмом, растленной моралью, — сказывалось в самых различных сферах. Может быть, наиболее ярко оно проявлялось в настоящей эпидемии казнокрадства и коррупции. Беззастенчивое взяточничество царило в столице и на местах, в судах и в королевских советах, более того — оно процветало и при дворе.

Когда же в 1621 г. под давлением финансовых трудностей король был вынужден созвать парламент, то предвестником предстоящей политической бури[495] стало «дело Бэкона». Палата общин выдвинула против него обвинение во взяточничестве. Нарочитость начатого процесса — на фоне откровенной продажности всех звеньев королевской администрации, судей всех рангов и, наконец, многих из тех, кто выступал самым рьяным обвинителем Бэкона, — была очевидной. В те горестные для него дни Бэкон заметил: быть канцлером — значит иметь чистые руки и чистое сердце, но даже если большая печать валялась бы на пустоши Хенслоу-Хиз, не нашлось бы никого, кто смог бы ее поднять[496].

В действительности же речь шла о том, что парламентская оппозиция твердо решила лишить короля перед решающим с ним столкновением самого знающего, самого влиятельного в парламенте и умудренного политическим опытом советника. Цель — «политическое убийство» Бэкона — была столь важна для парламентской оппозиции королю, что любое средство казалось оправданным. Лорды (среди которых находились и пэры, изобличенные недавно Бэконом в уголовно наказуемых преступлениях и усмотревшие теперь в «деле Бэкона» благоприятный случай «отомстить обидчику») согласились с обвинениями, выдвинутыми против лорда-канцлера палатой общин. В результате Бэкон предстал перед судом.

В этой ситуации — от начала и до конца инспирированной (в противном случае на скамье подсудимых должны были, вместе с Бэконом, оказаться все судьи Англии, все члены Тайного совета и сам король) — не лишен интереса вопрос: а что же король? Какую позицию он занял в «деле Бэкона»? Ведь парламент можно было немедленно распустить, и дело было бы прекращено. Однако этой возможностью король не воспользовался, а точнее и не мог воспользоваться, поскольку остро нуждался в субсидиях. К тому же в предоставившейся ему возможности выбора между получением субсидий или сохранением при дворе Бэкона Яков I предпочел первое, допустив унизительную процедуру суда над канцлером королевства. К тому же из этой «уступки» парламенту, как казалось двору, можно было извлечь политический и «нравственный» капитал: разрешив суд над высшим сановником королевства, очистить корону от обвинений в фаворитизме, продемонстрировать «беспристрастность» королевского правосудия, наконец, желание короля «сотрудничать» с парламентом.