История правления короля Генриха VII

В эти дни Бэкон писал Якову I: «Было время, когда я приносил Вам стон голубицы от других, теперь я приношу его от себя. Когда я заглядываю внутрь себя, я не нахожу причин для бури, подобной той, которая обрушилась на меня. Я никогда не был, как это лучше всех знает Ваше Величество, автором каких-либо неумеренных советов, но всегда стремился решать дела наиблагоприятнейшим образом. Я не был корыстолюбивым угнетателем народа; я не был высокомерным и нетерпимым в обращении с людьми; я не унаследовал ненависти от своего отца, а являлся добрым патриотом от рождения... Что же касается подкупов и даров, в которых меня обвиняют, то, когда откроется книга моего сердца, там не найдут мутного источника... вошедшего в обычай мздоимства за обман правосудия: тем не менее я могу быть нравственно неустойчивым и разделять злоупотребления времени»[497]. На этом основании Бэкон отказался от защиты и признал себя виновым.

Приговор суда был суровым: во-первых, Бэкона надлежало держать в заключении в Тауэре до тех пор, пока это будет угодно королю; во-вторых, с него должны были взыскать штраф в сумме 40 000 фунтов; в-третьих, он до конца жизни исключался из состава парламента и лишался права занимать государственные должности. Помимо прочего, это означало политическую смерть Бэкона.

Король, разумеется, «позаботился» о своем слуге. В Тауэре Бэкон находился всего два дня, после чего ему разрешили удалиться в родовой манор — Горхэмбери. Наложенный на него штраф так и не был взыскан, более того, распоряжением короля были отсрочены все платежи Бэкона по долговым обязательствам. Через два года (1623 г.) Бэкон получил от короля «полное прощение» — он снова мог жить в Лондоне и занять место в палате лордов. Тем не менее политическая карьера его была окончена. Бэкон расстался со своим роскошным домом (Йорк-Хауз на Стренде), содержание которого было теперь ему не под силу. Пришлось довольствоваться скромным жилищем в Грейвс-Инн. Бэкон чувствовал себя не только униженным, но и — после княжеского комфорта в Йорк-Хаузе — полунищим. В эти дни он пишет псалом, своего рода исповедь перед богом. «Положение и хлеб бедных и угнетенных всегда меня заботили. Я ненавидел всякую жестокость и бесчувственность сердца. Я... заботился о благе всех людей... Признаю перед тобой, что я должник твой за талант, щедро мне дарованный, который я не запрятывал... но и не использовал таким образом, чтобы извлечь наибольшую выгоду, а тратил напрасно на вещи, для которых я менее всего был призван. Таким образом, я истинно могу сказать, моя душа была чужестранкой в течение моего земного паломничества»[498]. Это последнее по времени признание Бэкона своей роковой раздвоенности, из-за которой он не воспользовался своим талантом надлежащим образом, т. е. во имя одной лишь науки. Пережитое сказалось на здоровье Бэкона, оно давно уже пошатнулось. Теперь он сознавал — следует спешить — времени остается мало. Бэкон теперь работает неистово, он трудится параллельно над рядом вещей, но большинство из них так и останутся незавершенными. В 1620 г. увидел свет «Новый органон», составлявший вторую часть задуманного им труда под названием «Великое восстановление наук». В 1622 г. Бэкон опубликовал начало «Естественной и экспериментальной истории», которая мыслилась как третья часть. Объем работы оказался здесь столь необъятным, что для реализации этого плана, по словам самого Бэкона, не хватило бы и всей человеческой жизни. Все, что Бэкон успел сделать в данной области, собрано в книге под характерным названием «Лес материала» (Sylva sylvarum). В 1623 г. была опубликована первая часть «Великого восстановления наук» (под названием «О достоинстве и приумножении наук»), которой суждено было остаться самой завершенной его частью. Параллельно Бэкон трудится над составлением сборника английских законов и в пять месяцев пишет «Историю Генриха VII». Наконец, в его бумагах был обнаружен фрагмент научной утопии «Новая Атлантида». Умер Бэкон 9 апреля 1626 г., простудившись во время эксперимента, имевшего целью выяснить, можно ли предохранить курицу от порчи, набив ее снегом. Капеллан и первый биограф Бэкона Раули напишет о нем: «Слава своего времени, восхищение и украшение науки».

* * *