Выразителем подобного подхода долгое время оставался предводитель лифляндского дворянства барон Фридрих Мейендорф (1839–1911), занимавший этот пост в 1884-1908 годах и чей отец являлся родственником известного дипломата Петера фон Мейендорфа. Влияние этого человека с необычайно благородной внешностью основывалось не столько на его авторитете талантливого государственного деятеля, сколько на непогрешимости уважаемого даже противниками образа мыслей. «Благодаря честности и силе характера он добился на этом поприще гораздо больше успехов, чем некоторые духовно одаренные деятели, поскольку в столичных кругах, в том числе и у недругов, ему удалось посеять мысль о том, что будет хорошим и правильным делом, если их интересы станет представлять предводитель дворянства Мейендорф», – написал после кончины Мейендорфа его ближайший единомышленник барон Ганс Розен.
Мейендорфу, за его борьбу за сохранение преподавания в сельских школах на родных языках, были благодарны также летты и эсты, в том числе и их национальные вожди. В частности, у него побывал уполномоченный Латышского общества[274]
, который от имени всего латышского народа высказал ему слова огромной благодарности.Конечно, Мейендорф был весьма ограничен в средствах борьбы. Когда в 1908 году он уходил со своего поста, то во время прощальной речи на заседании ландтага, отдавая жезл председателя Законодательного собрания, заявил: «Этот символ во время моего ведения дел, по моему мнению, во многих случаях лучше бы превращался в меч, чтобы дать воздуху сжатому сердцу. Но это находилось за пределами моих возможностей. Поэтому мне приходилось действовать со стойким упорством и пребывать в неутомимых трудах».
Большую силу в борьбе с русификацией представлял собой очень умный, умевший быть тонким дипломатом и никогда не терявший бдительности предводитель обособленного дворянства острова Эйзель Оскар фон Экеспарре, добившийся в Петербурге необычайного авторитета. «Вы были и остаетесь нашим дуайеном[275]
», – написал ему Мейендорф в 1885 году.Когда в 1889 году вся прибалтийская система управления и дворянское корпоративное право грозили рухнуть, именно Экеспарре успешно отстаивал интересы остзейских провинций на решающих заседаниях Министерства внутренних дел, производя на присутствовавших огромное впечатление своими речами. Во многих случаях, которые не поддаются исчислению, другие дворянские предводители следовали его советам. В 1906 же году по предложению прибалтийских представителей Экеспарре был избран дворянами России в члены Государственного совета Российской империи, а в 1912 году император назначил его членом этого совета на пожизненный срок.
К страстным, если не самым успешным, борцам за прибалтийские права во времена русификации относился и предводитель эстляндского дворянства в 1884–1887 годах граф Вольдемар фон Тизенгаузен (1843–1914), который, следуя своему девизу «Сломишь, но не согнешь», не уклонялся ни от одного вызова. Однако, когда он завернул назад составленное в нарушение положений провинциального закона обращение губернатора Шаховского на русском языке, мотивируя это тем, что документ «написан на не соответствующем закону языке», то дал тем самым Шаховскому повод для скорейшего введения указа о языке. В то же время не подлежит никакому сомнению, что такое его поведение, восхищавшее молодежь, заметно способствовало усилению сопротивления.
С таким же образом мыслей действовали главы Риги и Реваля Роберт фон Бюнгнер (1815–1892) и Вильгельм Грайфенхаген (1821–1890), отстраненные за неуступчивость в языковом вопросе от своих постов по приказу императора в 1885 году, а также преемник Бюнгнера Август фон Эттинген, стоявший в первых рядах борцов с русификацией еще в 1857–1862 годах в качестве лифляндского председателя Законодательного собрания и гражданского губернатора (главы администрации) Лифляндии в 1862–1869 годах. Следует назвать и главного редактора старейшей рижской газеты Александра Буххольца, который из-за угрозы оказаться в ссылке в 1889 году был вынужден бежать в Германию, и многих других. «Я не мог поверить, что проникнуть вовнутрь остзейских провинций будет так трудно, – сказал Мейендорфу 19 ноября 1885 года давний губернатор края граф Петр Шувалов. – Если бы я оказался членом какого-нибудь прибалтийского Законодательного собрания, то меня, скорее всего, вскоре прогнали. Это просто неслыханно, как с вами обращаются».
Глубокого воздействия правительственных мероприятий избежать было невозможно. «О той сумятице, вызванной этими репрессиями, представление может составить только тот, кто слышал описание творящегося в остзейских провинциях из уст только что прибывшего оттуда человека, – писал в 1890 году посол в Санкт-Петербурге фон Швейниц. – Школы, где учителя и дети друг друга не понимают, заседания советов, на которых следует говорить и писать по-русски, на что способны только отдельные их члены, судебные заседания, во время которых судьи не могут понять слов ни обвиняемых, ни свидетелей…»