История прозы в описаниях Земли

Ирония (или юмор того пошиба, когда не до смеха) соединяет частицы пейзажа, это фермент связности и строительный материал, составляющий линии паутины. Человек прикреплён к этой паутине двояким образом, мотивирующим рассуждать от первого и третьего лица одновременно, – как если бы неодушевлённый объект (например, полимерный человекоподобный тренажёр, на котором учатся делать искусственное дыхание) выказывал дар речи. Паутина вздрогнет, и пятно в центре сетки качнётся вместе с ней, не то от ветра, не то пробуя освободиться, не то уловив вибрации съедобной жертвы. В переводе с немецкого Бальдандерс значит «всегда иной» – изменчивый скользкий дух, которого Симплициссимус встречает в последней книге романа Гриммельсгаузена, сегодня он кухмистер, а завтра куча пепла, потом шведский мундир или кровяная колбаса, затем турецкий ковёр, двоюродный брат короля, «Великое искусство» Луллия, шкура телёнка, конское дерьмо, Северный полюс, восемьсот парсангов, крупинка соли, пузырьки в воде… Чего ни хватись, всё укутано волокнами паутины, так что даже носа над поверхностью не торчит, но странное дело – попался, вконец запутался один лишь ты! Только наблюдаешь, улавливая каждое поползновение в атмосфере, пробуешь угадать: скоро вздрогнет сильнее, тогда уж разбежится и посыплется, и сам воздух, створаживаясь, хлопнется об землю жирным брикетом и, продвигаясь энергичными мускульными сокращениями, уползёт за границу видимости. Я отвожу взгляд, но с краю немедленно что-то мерцает, порывистая чёрная молния, таким образом, чтобы наблюдатель заподозрил, что там юркнуло продолговатое насекомое, как раз там, куда решено не глядеть. Достаточно одной молнии, так сухо всё вокруг, что готово воспламениться – придавленная жёлтая трава, голые ветки кустов, лёгкая мусорная взвесь. В промежутке между всполохом первой молнии и громом: как будто исполнитель шибанул по клавишам, но звука пока нет, нет, нет, нет, нет, музыкальный инструмент полностью исправен – причина в самой паузе, в двух вертикальных палочках на кнопке, которую жмут для того, чтобы остановить деградацию сюжета. Вздрогнет или нет? Молния шибанула – или это false alert? Быть может, – спрашивает Симплициссимус себя самого, – в обличье Бальдандерса мне явилось искушение жонглировать атомами неодушевлённой материи, читая по слогам невидимые тексты, для обыденного взгляда чересчур мелкие, пропечатанные словно на нитке, на волокне китового уса, спрятанные в чёрном пятне, как «Илиада» в ореховой скорлупке, о которой сказано в «Естественной истории»: Калликрат сделал из слоновой кости муравьёв и другие существа такими крохотными, что никто другой не мог разглядеть их части. Некий Мирмекид прославился такого же рода искусством, сделав из того же материала квадригу, которую покрывала крылышками муха, и корабль, который скрывала крылышками пчёлка. Цицерон передаёт, что написанная на тонком пергаменте «Илиада», поэма Гомера, умещалась в ореховой скорлупе. В любом случае обратная сторона Луны видна отчётливее, чем собственные ладони, и какие там, в полнейшем сумраке, мельтешат насекомые – кому какое дело. Со всех краёв по громоздкой фиолетовой массе, облачной пене, пробегают всполохи молний, а в невидимых звуконепроницаемых резервуарах раскаты грома откладываются про запас, – гроза, можно сказать, проводит рекогносцировку на дальних подступах к городу, и, если у капкана есть владелец (хищное паукообразное, офицер пограничной службы), пусть вылезает и утащит под арест, пропитает ядом, сожрёт и таким способом вызволит, – да только никто не спрашивал, намереваешься ли ты быть вызволенным. Телепайся в коконе, жди дождя.

Источники энтузиазма