История прозы в описаниях Земли

Принято считать, что новый вирус впервые появился на информационном горизонте в самом конце 2019 года, 31 декабря, когда в Китае была зафиксирована первая вспышка респираторной болезни неизвестного происхождения. Я говорю «принято считать», потому что, кроме самого Китая, где Новый год отмечался позднее, чем в большинстве стран мира (с 24 по 30 января), на эту новость обратили внимание разве что немногие специалисты. Первое сообщение о вирусе (для профессионального сообщества и журналистов) Всемирная организация здравоохранения выпустила только 5 января, первый летальный исход зарегистрирован 11 января, а на следующий день китайское правительство насчитало (или сообщило, что насчитало) в общей сложности 41 случай заражения. В кратком пересказе может возникнуть иллюзия динамичного развития событий, но в первые недели нового года вспышка какой-то пневмонии среди посетителей рынка морепродуктов не привлекла внимания, несмотря на всё новые и новые случаи за пределами Китая: 13 января в Таиланде, 15-го в Японии, 20-го в Южной Корее, к 21 января «загадочная респираторная инфекция», как её называли в газетах, добралась до Западного побережья США, а к 24-му – до Европы. 31 января – по прошествии месяца со дня обнаружения вируса – американское правительство ввело первые ограничения на путешествия, запретив въезд в страну любым иностранцам, недавно посещавшим Китай. В феврале информационный фон становится заметно тревожнее, умирает доктор Ли Вэньлян, предупреждавший о вирусе в самом начале эпидемии, разрастается вспышка в Ломбардии, транзитом через Италию вирус проникает в Латинскую Америку (за которой я следил особенно внимательно, надеясь полететь в Чили), а лидером по количеству заболевших становятся США. К марту вирус распространился на 170 стран. Чем дальше он путешествовал по миру, тем меньше путешествовали его потенциальные и актуальные носители. От Гренландии до Фиджи, от Монголии до Уругвая государства и территории закрываются для въезда, а если границы и остаются формально открытыми, то пересечь их из-за паралича международных авиаперевозок становится невозможным. – В это время в Сан-Франциско вводится предписание работать на дому и выходить только за продуктами. Городская пресса пишет о неестественной, устрашающей тишине, воцарившейся в финансовых и туристических кварталах, о прекращении работы трамваев и автобусов, о диких животных, блуждающих вокруг офисных центров и на пустых парковках, о резком спаде преступности всех типов, о прихотливых симптомах новой болезни: потере вкуса и обоняния, скачущей температуре, онемении конечностей, спутанности сознания, затяжном протекании болезни. В конце месяца Джастин Филипс из «Сан-Франциско кроникл» добавляет к этому списку потерю географической идентичности и чувства места. Конечно, хотел бы я сказать, – пишет Филипс, – что скучаю по родной Луизиане, но Луизиана больше не похожа на тот дом, который я знаю и люблю, она похожа на Калифорнию, и на Джорджию, и на Нью-Йорк, и на любой другой штат, потому что каждое место теперь напоминает любое другое, просто наведите курсор на любую точку на карте – и попадёте всё туда же, в сообщество людей, пытающихся совладать с одиночеством и рушащейся экономикой. Между тем весной общеизвестная хронология распространения вируса стала дополняться новыми деталями. Путём тщательного отслеживания цепочек передачи выяснилось, что начало эпидемии – первый пациент с необычными симптомами в Китае – следует датировать не Новым годом и даже не началом декабря, как думали прежде, а 17 ноября; далее, после новой серии корректировок, старт эпидемии переносится на ещё более ранний период – вторую половину октября. Дата проникновения вируса в Европу также дрейфует в прошлое, сперва перемещаясь с конца января на первые дни Нового года, а затем – ещё раньше, на ноябрь, когда вирус, как выяснилось, вовсю циркулировал во Франции и Италии… По мере накопления подробностей эпидемия разворачивалась перед наблюдателем в двух направлениях сразу – вперёд по мере расползания вируса в «реальном времени» и назад по мере уточнения его предыстории. Она распространялась не только в качестве невидимой биологической субстанции, но и в форме догадок, ложных и действительных прозрений о том, что имело место в прошлом. У вируса, оказывается, была своя собственная темпоральность, и это наглядное открытие «подземной» хронологии – внутренних течений времени, не совпадающих с тем, что наблюдается на поверхности, – не уступало по своей симптоматичности меткому наблюдению Джастина Филипса.

Вретище для дикобраза