История римских императоров

Если рассматривать его отношение к религии, то очевидно, что, как и Цезарь в Галлии, он еще не сделал выбор и не отвернулся от христианства открыто.⁶¹⁷ Только вступив в Константинополь⁶¹⁸ в качестве императора, он признал себя язычником и провозгласил полную терпимость, не более того.⁶¹⁹ Однако это допущение обратило свое острие против церкви, облагодетельствованной обоими его предшественниками. Ее сильно возросшие при Констанции привилегии были уничтожены одним ударом. Храмы были восстановлены, все их богатства, которые ранее отошли [MH. III₁₈₁] христианским церквям, надлежало вернуть обратно. Однако по отношению ко всем христианам действовала полная терпимость; никого не смели принудить к жертве, и всем сектам должна была быть предоставлена полная свобода. Юлиан отказался от ранее упомянутого плана государственной ортодоксии, согласно которому предполагалось насадить сверху единую веру. При этом свою роль сыграла абстрактная идея терпимости, и, конечно же, ощущение того, что он не мог применить более действенного средства в деле разрушения христианства, кроме как посеять разногласия между сектами и позволить им свободно царствовать. Тем самым опасное для государства замкнутое единство христиан было устранено. Вполне похоже на Юлиана то, что он не только с радостью наблюдал споры среди христиан, но и сам вмешивался в диспуты епископов различных конфессий, и поскольку в шуме спорящих голосов не мог добиться к себе внимания, кричал им, что они все-таки должны его слушать, ведь даже франки и алеманы слушали его.⁶²⁰ Возможно, это действовало, но достойным это не было — так опускаться до бранящегося клира.

Благодаря признанной идее всеобщей терпимости Афанасий тоже вернулся в Александрию и занял должность епископа. Однако Юлиан не потерпел этого, он признавал опасность Афанасия для государства и запретил ему заниматься епископской деятельностью. Поскольку должность епископа должен был занять другой, Афанасий не покорился. Юлиан приговорил его к ссылке в четвертый раз.⁶²¹ Ни один император не мог ужиться с этим священником. [MH. III₁₈₂] Действия против христианства были в равной степени неправильны и с точки зрения государственной политики. После того как значение христианства возросло до такой степени, что его уже нельзя было игнорировать, государство должно было позаботиться о признании ортодоксии, кроме того, положение было невыносимо, и повсеместная разруха в Империи неизбежно вредила единству.

Несмотря на теоретическую всеобщую терпимость, Юлиан оказывал предпочтение язычникам, не исключая, впрочем, того, что христиане могли быть допущены к официальным должностям, но охотнее назначал на них язычников.⁶²² Строго придерживаться нейтралитета было все-таки невозможно. Один шаг был сделан прямо против христианства, шаг, имевший высшее, практическое значение. Христианам было запрещено преподавать; риторику, грамматику и философию могли преподавать только язычники.⁶²³ Во всех крупных городах были учреждения, которые имели огромное сходство с нашими гимназиями и если не с университетами, то с факультетами.

Таким образом, христиане были отрезаны от любого преподавания для высших сословий, от всякого соприкосновения с молодежью. Юлиан очень хорошо видел, где таилась главная опасность для язычества, в частности в переходе христианства от религии низших сословий к религии всех сословий.

Существует письмо Юлиана,⁶²⁴ в котором он с известной наивностью, но и с внутренним убеждением пишет, что Гомер и Геродот верили [MH. III₁₈₃] в Гермеса и муз, и кто хочет толковать Гомера и Геродота, не должен поносить Гермеса и муз ради нескольких драхм. Пока языческий культ был подавляющим, этот принцип был приемлем. Теперь христиане могли толковать в своих церквах Матфея, а античных писателей отдать их единоверцам. Это разбередило старые раны и увеличило пропасть между античным образованием и новой верой. Данное распоряжение вызвало самый резкий протест даже у лучших представителей язычества.⁶²⁵ Юлиана упрекнули в нетерпимости.