Дракон отвлек, и первые свои аккорды я прозевал, а когда второпях все-таки ударил по нарисованным струнам, «мой» голос из-под потолка уже пел: «Ой, да вы послушайте, да люди добрые, да песню звонкую, да из града, да из Новгорода…» Два куплета пролетели быстро, и меня окружили пристыженные пираты. Но вскоре выяснилось, что не все они встали на путь истинный: двое-трое размахивали устрашающими тесаками в непосредственной близости от моего лихо заломленного купеческого колпака. Я было вознамерился дать гуслями в курятник ближайшему «бармалею», но в красивой ступе подоспела Баба-яга с зеленой треугольной бутылкой отравленного зелья. Отпихивая локтями дымящегося дракона, все бросились травиться.
После портвейна водка показалась мне очень крепкой, и, заметив мою съехавшую от перекоса морды бороду, какой-то монстр — помесь папы-карлы и дуремара — подал мне сильно начатую бутылку с «Дюшесом». Сделав большой глоток и частично притушив этим пожар в желудке, я с сожалением отдал бутылку назад, оставив там немного лимонада для кого-нибудь еще.
— Да ничего, — сказала помесь, — сейчас Карлсон еще привезет!
Что ж, я допил до конца.
Из-под потолка доносилась стихотворная перебранка Айболита с кем-то из команды Бабы-яги, но такая мелочь процессу отравления помешать уже не могла.
Сверху из самой гущи айболитовских разборок съехал тонкий цирковой тросик с пустым болтающимся страховочным ремнем и скрипучим голосом крокодила Гены угрожающе сказал:
— А вот и я — Карлсон, который живет на крыше!
Подоспевшая Снегурочка вступила с ремнем в длительный диалог по поводу волшебных спичек, потом потеряла к нему интерес и подошла к Яге облагородиться.
Незаметно подплыл кит:
— Ребят, дайте выпить, щас дуба дам, — кричал, скрипя пастью одичавший Володя, — а то офонтаню всех на хер!
— Да подожди ты минут пять, — сказал нетвердым девичьим голоском голимый мальчиш-плохиш, — пионеры уже побежали.
И правда — вдалеке показалась Наташка с еще одной плотной бабой-пионером. Продвигая по льду скрюченные холодом ножки, вдоль отодвинутого в сторону хоккейного борта они, не скрываясь, несли увесистый полиэтиленовый пакет.
Потом произошло то, что рано или поздно случается на всех фонограммных концертах: порвалась пленка, и на огромный зал упала звонкая морозная тишина. Надо отдать людям должное: не всем было наплевать — кое-кто все-таки обернулся и посмотрел в туманный торец помещения, где под потолком угадывалась узкая бойница радиорубки.
Я представил себе, как явно нетрезвый радист ищет среди бардака на рабочем столе ацетон и негнущимися от холода пальцами пытается подцепить ломкие края свемовской пленки «тип 6», и понял, что пауза может затянуться очень надолго. Но оказался не прав, потому что минут через пять дворец огласился звуками популярной тогда песни, которой радист догадался заткнуть дыру. «Не надо печалиться, вся жизнь впереди, надейся и жди!» — пели молодые задорные голоса, но из-за легкого несоответствия скорости воспроизведения звучало все вяло и очень грустно.
На нетвердых шасси появился заспанный Карлсон, переквалифицировавшийся из вертолета в аэросани. Он «подъехал» к киту, вокруг которого последние двадцать минут разворачивалась вся основная битва за волшебные спички, остановился, задрал кудлатую голову вверх и стал делать потолку какие-то знаки. При этом сукин шведский сын воспроизводил некие булькающие звуки, которые в переводе со шведского должны были наверное означать «майна помалу!». И действительно, сверху съехал уже знакомый тросик, только на конце его болтался не пустой ремень, а увесистый мешок, украшенный новогодними звездами и снежинками. В мешке приятно позвякивало.
Несмело начали подтягиваться первые родители. Четверо активных пап ухватили большой фрагмент хоккейного борта и при помощи трех пиратов, зайца и почти двухметрового «мальчика-с-пальчика» взгромоздили на кита. Китовая верхняя часть прогнулась (Володька еле успел выскочить) и образовала устойчивую плоскость, на которую деревянный бортовой щит встал как вкопанный.
Взрослые зрители, не чинясь, выставляли на этот импровизированный стол термосы и бутылки и раскладывали принесенную из дома снедь. А счастливые дети таскали за бутафорские пейсы Деда Мороза и гурьбой гонялись за раскрасневшейся от водки Снегурочкой, которая совершенно забыла, что она совсем не внучка Дедушки Мороза, а хмурый нижний акробат Сергей Рогов, серебряный лауреат циркового конкурса в Париже.
Никогда еще искусство в ТАКОЙ степени не принадлежало народу, и когда дурной голос из-под потолка вдруг снова заорал: «А ну-ка, елочка, зажгись!», никто и ухом не повел.
Домой я попал только к вечеру. Обутым в лапти. С переодетыми из овощей в очаровательных девушек Ленкой и Наташкой, но без коньяка, про который забыл. Да и черт с ним — холодильник был забит под завязку еще тридцатого числа.
Настоящая новогодняя ночь еще только начиналась.
Зелень