История России

Такой угол зрения целесообразен и еще по одной причине. Восемь лет назад мы исходили из того, что российское руководство и российский политический класс про­должают «мыслить и действовать в логике альтернативного Западу цивилизационно- го проекта даже при невозможности его внятно сформулировать»¹ . Однако нам тогда казалось, что цивилизационный выбор постсоветской Россией еще не сделан, что сама невозможность сформулировать альтернативу может привести к отказу от ее поиска. Тем более что на официальном уровне все еще звучали декларации об ориентации страны на вхождение в европейское сообщество. А главное, выбор в пользу цивилиза- ционной альтернативы нам самим представлялся стратегически тупиковым, на чем мы и сочли нужным сделать основной акцент, анализируя рекомендации обществу и властям, исходившие от представителей российского «почвенничества».

За прошедшие годы наша точка зрения на этот счет не изменилась. Факт, одна­ко, и то, что перспектива «почвеннического» поворота, которым отмечено последнее время, в книге недооценена, и просим иметь это в виду при чтении ее заключительных разделов. А здесь, во введении, я сосредоточусь на тех тенденциях, которые этому повороту предшествовали.

2005-2013

В предыдущих изданиях мы, напомню, завершили свое изложение констатацией того, что Владимиру Путину в начале второго срока его президентства удалось завер­шить восстановление в новой форме традиционного для России типа государства. Го­сударства, основанного на контроле одного персонифицированного властного инсти­тута над финансовыми, административными и информационными ресурсами, но на этот раз легитимирующего себя посредством выборов и входящего, в том числе и ор­ганизационно, в сообщество государств с демократически-правовыми ценностями. Последнее обстоятельство предполагало постепенное цивилизационное сближение с Западом, что, однако, плохо соотносилось с восстановленной в России политической монополией и свойственными ей методами правления.

Официальная Москва, решая эту коллизию, пыталась выстроить отношения с За­падом по принципу «партнер-противник»² , т.е. вписаться в западный мир экономи­чески, сохраняя суверенную самодостаточность в том, что касается внутреннего по­литического устройства и традиционных великодержавных представлений о военной безопасности и военном статусе. Понятно, что при таких установках любые шаги Запада, приближавшие его цивилизационное пространство (посредством нового расширения НАТО на восток) и военные силы к границам России, не могли не восприниматься Крем­лем болезненно. Именно это и предопределило вектор эволюции постсоветского россий­ского государства в последние годы, причем независимо от того, кто занимал в Кремле главный кабинет — В. Путин или заменивший его в 2008 году на один президентский срок Д. Медведев. Логика «альтернативного Западу цивилизационного проекта», довлев­шая над мышлением российских руководителей, стала в политике доминирующей.

В 2012 году установка на такую альтернативность, ранее размывавшаяся завере­ниями о европейском историческом выборе страны, получила официальное идеологи­ческое оформление в тезисе В. Путина о России как «уникальной цивилизации»³ , как «государстве-цивилизации»⁴ . Однако в чем именно видится эта уникальность, по- прежнему оставалось не ясным. Но после того, как В. Путин в третий раз стал прези­дентом, она, не фиксируясь в поясняющих словах, начала обнаруживать себя в конк­ретных действиях властей, в том числе законодательных. В действиях, которые были не совместимы с принятыми на себя Россией международными обязательствами и с ее собственной Конституцией и которых раньше в очень уж концентрированных дозах старались не допускать. В этих действиях «государство-цивилизация» и явило стране и миру свое постсоветское культурное и политическое качество.

Конечно, всегда есть соблазн задним числом выстраивать ход исторических собы­тий в прямую линию: мол, все, что происходило, вело к тому, что произошло в конечном счете. Или, говоря иначе, описывать логику процесса на основании уже известного ре­зультата. Однако результат этот — тоже никогда не окончательный — складывается в ис­тории не как последовательное развертывание какой-то одной тенденции, а как итог столкновения разных тенденций. Как же проявлялись они в интересующий нас период?