История России

Не проявляют почвенники заметного интереса и к тому, что на протяжении по­следних полутора досоветских столетий российская политическая традиция претер­певала существенные изменения: идея самоценности государства постепенно, не без откатов и попятных движений, дополнялась идеями гражданских прав и свобод и верховенства закона. Главные вехи на этом пути — Указ Петра III о вольности дворянства³⁹⁰ , жалованные грамоты Екатерины II, Манифест об освобождении кресть­ян и другие преобразования Александра II, Октябрьский Манифест 1905 года, созыв Государственной думы и столыпинские реформы. Это не значит, что досоветская Россия стала Европой, в которую сегодня предстоит лишь «вернуться». Это значит, что имела место ее европеизация, со временем углублявшаяся, но не успевшая за­вершиться. Поэтому и обретение европейской идентичности представляет собой не разрыв с прошлым, не начало нового цикла с нулевой исторической отметки, а вос­становление преемственной связи с вполне определенной и отчетливо обозначив­шейся тенденцией.

Однако такое восстановление не может быть сведено к простому перекидыванию словесных идеологических мостов из настоящего в прошлое и обратно. Оно предпола­гает развитое историческое сознание, в котором присутствует не только установка на преемственность с указанной тенденцией, но и понимание того, как и почему она воз­никла, на какие традиции накладывалась и насколько органично с ними сочеталась. Равным образом в этом сознании должно быть отфиксировано и понимание причин, обусловивших обрыв в 1917 году актуализируемой тенденции, а также причин ее воз­рождения в современных условиях. Наконец, важно составить ясное представление о том, чем эти условия отличаются от прежних, стали ли они более благоприятными, чем были, для утверждения европейской идентичности и какова природа нынешних препятствий ее укоренению — тоже в отличие от прошлых.

Наше путешествие в отечественную историю продиктовано желанием внести свой посильный вклад в формирование такого сознания. И один из основных выводов, к которому мы пришли, заключается в том, что трудности реализации либерально-де­мократического проекта в России сегодня обусловлены уже не столько ее культурно- типологическими отличиями от Запада, как это было в начале XX века, сколько ста­диальным отставанием от него при непринципиальности сохранившихся отличий. В протогосударственной городской культуре нет тех барьеров, которые блокировали европеизацию и ее распространение на народное большинство в культуре догосудар- ственной. Если же либерально-демократический проект конца XX века был населени­ем снова отторгнут, то причины надо искать не столько в «неготовности народа», сколько в особенностях постсоветской элиты, пытавшейся удерживать общество в ато- мизированном «объектном» состоянии. Ведь реализация политического проекта, ори­ентированного не просто на демонтаж коммунистического режима и плановой эконо­мики, а на утверждение либерально-демократической правовой государственности, в постсоветской России даже не начиналась. Резкий поворот от коммунистического огосударствления к легитимации частных и групповых интересов не сопровождался, как и в начале XX века, согласованным движением к осознанию общего интереса не как альтернативы им, а как их равнодействующей. Решение застарелой российской проблемы снова оказалось отложенным.

В результате протогосударственная культура никаких импульсов для трансфор­мации в государственную не получила, а стремление различных элитных групп опереться на нее в борьбе за приватизацию общего интереса, подменяя политику по- литтехнологиями, не могло не сопровождаться ее архаизацией и разложением. Но го­сударственность, опирающаяся на подобную «почву», обречена оставаться ситуатив­ной. Вместе с тем ее неизбежная неэффективность рано или поздно обусловит ее трансформацию, направление которой будет зависеть от того, как далеко зайдет раз­ложение культурной «почвы». Социологи фиксируют, в частности, заметный рост на­ционалистических настроений среди русского большинства, что может сопровождать­ся выбросом на политическую авансцену лидеров радикально-популистского толка, апеллирующих не к европейской, а к этнической идентичности. Историческая цена, которую платят народы за такие эксперименты, хорошо известна, как известны и их исторические результаты. К тому же в условиях информационной эпохи и экономи­ческой глобализации они уже нигде не повторялись в силу их бессмысленности. По­этому есть основания полагать, что неизбежная негативная реакция на ситуативную государственность будет сопровождаться распознанием ее имитационной природы и возрождением, а не отторжением тех либерально-демократических идеалов, при­верженность которым эта государственность имитирует. Вопрос лишь в том, как быст­ро сложится в стране соответствующая этим идеалам и консолидированная ими поли­тическая элита.