История России

Русские славянофилы XIX столетия, искавшие идеал в допетровской старине и имевшие перед глазами ее конкретные проявления в виде общинного жизненного уклада русских крестьян, хорошо представляли себе, на какой социальной почве воз­водились их идеологические конструкции. Большевики представляли себе это нам­ного хуже, но и их идеал безгосударственного будущего сомкнулся на время с дого- сударственной вечевой традицией, выплеснувшейся на политическую поверхность в виде советов. Что касается постсоветских почвенников, то социокультурная реаль­ность, на которую они опираются, пока остается тайной. Поэтому, возможно, они и ограничиваются указаниями на беспочвенность либерально-западнического проекта в России, не обременяя себя доказательствами почвенности и жизнеспособ­ности собственных идей.

Под каким бы углом зрения эти идеи ни рассматривались, они выглядят и внеис- торичными, и внесовременными. Они внеисторичны, потому что догосударственная культура крестьянской России, питавшая прежние проекты самобытного «особого пу­ти», перемолота коммунистической индустриализацией и урбанизацией. Они внесо- временны, потому что не содержат ответов на вызовы информационной эпохи. В рос­сийском прошлом, к которому обращена почвенническая мысль, такие ответы найти невозможно. Доминировавшая в нем установка на экстенсивность себя исчерпала, а вопросом о том, как соединить отечественную государственную традицию, к данной установке приспособленную, с переходом к интенсивной модели развития, нынешние почвенники даже не задаются.

Их идеологический пафос — это не пафос конструктивных стратегических реше­ний, а негативный пафос отторжения либерально-демократического проекта, что за­кономерно привело к очередному конструированию образа внутреннего врага: иным способом «конкретизировать» почвеннические абстракции невозможно. Да, либе­рально-демократический проект в его постсоветском воплощении, как и в досовет­ском, заинтересованного и благодарного отклика у большинства населения не нашел. Но эта эмпирическая данность сама по себе не делает почвеннический пафос более жизненным. Дело в том, что между двумя историческими воплощениями либерально- демократического проекта есть существенная разница, принципиально важная для понимания и оценки перспектив дальнейшей эволюции страны. Разница заключается в том, что протогосударственная городская культура, унаследованная постсоветской Россией от коммунистического периода, альтернативы европейскому политическому идеалу, в отличие от догосударственной культуры сельских локальных миров, уже не содержит. Противостоять выхолащиванию этого идеала в результате подмены свобо­ды и регулирующей ее правовой законности их имитациями она оказалась не в состо­янии. Но имитации — это не альтернатива тому, что они имитируют, а свидетельство ее отсутствия.

Протогосударственная городская культура является протолиберальной и прото- демократической, абстракции законности и права в ней уже закрепились, с чем любая власть, претендующая на легитимный статус, вынуждена считаться. Однако долговре­менно устойчивую государственность такая культура создать не позволяет, а позволя­ет выстроить лишь государственность ситуативную, когда бюрократически-автори­тарная (и уже по одной этой причине неизбежно коррумпированная) «вертикаль власти» возводится посредством административного и пропагандистского блокирова­ния либерально-демократических интенций общества при сохранении идеологичес­кого контакта с ним с помощью либерально-демократической риторики. Но это и есть ни что иное, как почвеннический проект, адаптированный к особенностям протогосу- дарственной культуры. Поэтому многие нынешние почвенники относятся к нему и его реализации благосклонно. Есть, правда, среди них и его критики, отдающие себе от­чет в уязвимости и бесперспективности создаваемой в соответствии с данным проек­том государственности. Но чем конкретно заменить ее в городской стране с разрушен­ной традиционной культурой, они не говорят, а нередкие в их среде ссылки на опыт послевоенной Японии или современного Китая, где такая культура сохранилась, поз­воляют предполагать, что сказать им в общем-то и нечего.

Мы же со своей стороны находим достаточно оснований утверждать, что стратеги­ческой альтернативой нынешней ситуативной государственности может быть только современная правовая государственность либерально-демократического типа, подко­нтрольная гражданскому обществу. Мы полагаем также, что любая другая будет удер­живать страну в исторической колее экстенсивности, равнозначной в XXI веке стагна­ции и деградации. Но ориентация на правовую государственность — это ориентация на обретение и закрепление новой цивилизационной идентичности. Речь идет о со­знательном выборе в пользу европейской или, шире, западной цивилизации второго осевого времени.