История России

Мы попытались показать, как эта традиция возникла и модифицировалась на протяжении столетий, какими достижениями обязана ей страна и какие она давала сбои. Мы попытались показать также, что инерция экстенсивности тем сильнее, а ее последствия — тем катастрофичнее, чем значительнее ее возможности. Потому что эти возможности блокируют формирование не только хозяйственной культуры, ори­ентированной на инновации, но и культуры политической, ориентированной на раци­ональность и эффективность государственных решений. Они не стимулируют ни осоз­нание общего интереса (кроме интереса защиты от внешних военных угроз), консолидирующего верховную власть, элиту и население, ни создание правовых меха­низмов, упорядочивающих отношения между ними и позволяющих сочетать индиви­дуальную свободу с государственной дисциплиной и ответственностью.

Экономический и культурный взлет Киевской Руси наглядно продемонстриро­вал, как благоприятные возможности экстенсивного развития могут быть использова­ны, а ее распад, начавшийся задолго до монгольского нашествия, свидетельствовал о том, что при таком способе развития государственность оказывается беспомощной, когда эти возможности иссякают. В данном отношении история той эпохи все еще по­учительна: проблема, оказавшаяся неразрешимой для древнего Киева, не была реше­на ни допетровской Москвой, ни петровским и послепетровским Петербургом, ни Москвой советской, доставшись по наследству современной России. При почвенниче­ском взгляде на отечественное прошлое, сосредоточенном главным образом на дости­жениях страны и ее былом величии, эта проблема не фиксируется вообще. Мы же по­лагаем, что без ее решения величие России рискует навсегда былым и остаться. Поэтому она и предопределила в значительной степени наш угол зрения на россий­скую историю.

Установка на экстенсивность, доминировавшая в киевский период, еще больше укрепилась в результате освоения московскими князьями монгольского опыта. Дру­гой установке взяться было неоткуда — Золотая Орда, как и Киевская Русь, ее после се­бя не оставила. Новая централизованная государственность, сложившаяся под монгольским патронажем, увеличивала политические возможности экстенсивного развития и, вместе с тем, сама эволюционировала под его непосредственным воздей­ствием. Будучи развитием за счет приращения территории и населения, экстенсив­ность означает в пределе перманентную войну, ее превращение в обыденное состоя­ние. Война же, в свою очередь, может быть успешной только при жесткой «вертикали власти» с единоначальником на ее вершине. Если учесть, что после освобождения от монгольской опеки Москва была озабочена не только присоединением новых терри­торий, но и защитой от внешних угроз тех, что уже находились под ее контролем, то феномен отечественного самодержавия не покажется всего лишь следствием полити­ческой невменяемости и аномального властолюбия Ивана Грозного, а предстанет за­кономерным проявлением вполне определенной исторической логики. Поэтому многие досоветские отечественные почвенники, в отличие от большинства постсовет­ских, находили в себе мужество относиться к инициатору опричнины с почтением, а такие державники, как Петр I и Сталин, считали его своим предшественником.

При последовательно экстенсивной модели развития субъектность элит и насе­ления не укрепляет, а ослабляет государственность. Свободная игра частных интере­сов и их противоборство лишают ее устойчивости, что предопределяет стремление правителей к монополизации власти. Домонгольская эпоха с ее княжескими междоу­собицами, боярско-дружинными вольностями, противостоянием князей и вечевых институтов и обозначившимися на этом политическом фоне самодержавными амби­циями Андрея Боголюбского — наглядное тому подтверждение. Авторитарно-право­славный государственный идеал, вызревший под монгольским владычеством, обла­дал гораздо бульшим консолидирующим потенциалом, чем авторитарно-вечевой идеал Киевской Руси. Но оставшийся для нее камнем преткновения вопрос о сочета­нии индивидуальной свободы и государственной дисциплины был снят в Московии не посредством правового упорядочивания свободы, а посредством ее полного свер­тывания. Он был снят благодаря тому, что частные интересы утратили легитимность, будучи всецело подчиненными персонификатору интереса общего — и идеологичес­ки («беззаветное служение» государю-отцу как земному наместнику Бога), и силовым устрашением.

Современная почвенническая мысль, ищущая точки опоры в российской исто­рии, этой крепостнической тенденции, пустившей глубокие корни во времена после- ордынской Московии, внимания обычно не уделяет. Постсоветским почвенникам важно лишь то, что к тем временам восходит формирование отечественной государ­ственной идентичности. Нас же интересовали не только исторические результаты дан­ного периода (хотя и они тоже), но и заложенные в нем предпосылки будущих истори­ческих тупиков, выбраться из которых стране не удалось до сих пор.