История России

Показательно, что многие из нынешних идеологов державничества предпочита­ют отмежевываться от Петра I и Сталина. Этих идеологов можно понять: названные правители утверждали в России не религиозно-православную, а светскую государ­ственность, причем второй из них — откровенно атеистическую. Поэтому и апелля­ции к их деяниям неизбежно вызывают вопросы, на которые заведомо не может быть убедительных ответов. Но ведь никуда не деться и от того, что именно при Петре I и Сталине были осуществлены беспрецедентные по срокам и методам военно-техно­логические модернизации и что в истории российской имперской державности оба они вправе претендовать на ключевые роли. Что касается синтезирования возникшей в петровскую эпоху имперско-державной идентичности с идентичностью православ­ной, то попытки такого рода в XIX и начале XX века вряд ли можно считать успешны­ми с точки зрения поддержания и укрепления великодержавного статуса. После пора­жения в Крымской войне Россия проиграла еще две — Русско-японскую и Первую мировую, — в результате чего обвалилась в смуту и восстановила утраченные между­народные позиции уже не благодаря православию, а отказавшись от него в пользу коммунистической идеологии. Так что нашим православным державникам, выступа­ющим от имени отечественной государственной традиции, полезно было бы пояснять, какую традицию и каких ее конкретных персонификаторов они имеют в виду. Мы же видели одну из своих задач в том, чтобы показать историческую беспочвенность этой разновидности постсоветского почвенничества.

Более последовательной, на первый взгляд, выглядит позиция тех его представи­телей, которые усматривают единственный путь к сохранению страны и ее идентич­ности в реализации нового «мобилизационно-идеократического проекта» и открыто признают преемственную связь своих политико-идеологических построений с дер­жавным пафосом и государственным опытом первого российского императора и пер­вого коммунистического генерального секретаря. Но и в этом случае, как мы уже го­ворили, возникают безответные вопросы, причем не только относительно прошлого, но и о его соотносимости с современными вызовами.

Во-первых, петровский прогрессизм и сталинский авангардизм плохо сочетают­ся — по указанной выше причине — с апелляциями к православной идентичности, которую приверженцы данной версии почвенничества тоже закладывают в основу выдвигаемых ими идеологических проектов. В реальной истории, повторим, держав­но-имперская идентичность возникала поверх религиозно-православной и независи­мо от нее, как при Петре I, или даже вопреки ей, как при Сталине.

Во-вторых, военно-технологические модернизации Петра и Сталина осуществля­лись посредством милитаризации жизненного уклада элит и населения, т.е. организа­ции повседневности по военному образцу. Первый из них завершил большой милита- ризаторский цикл, истоки которого восходят к московским Рюриковичам, а второй прервал почти законченную послепетровскую демилитаризацию и ввел страну в но­вый такой цикл, сменившийся после смерти Сталина новой демилитаризацией. Если опыт принудительных модернизаций можно повторить и в современных условиях, если мыслим третий милитаризаторский цикл, то его возможность нуждается в об­основании, которого постсоветские державники пока не представили. Если же это все­го лишь идеологическая дань прошлому, то данная разновидность почвенничества утрачивает какой-либо актуальный смысл, а значит — и проектное содержание.

В-третьих, петровская и сталинская модернизации не преодолевали отечественную традицию экстенсивного развития, а лишь переводили ее на новый технологический уровень. Это были форсированные разовые заимствования зарубежных достижений, позволявшие ликвидировать военно-техническое отставание от Запада, но не созда­вавшие благоприятной среды для стимулирования инноваций внутри страны, а пото­му не страховавшие от новых отставаний. Особенность же переживаемого сейчас исторического момента заключается в том, что прежними методами очередное отста­вание, ставшее очевидным еще в советскую эпоху, ликвидировать нельзя. Поэтому за последние полвека ни нового Петра, ни нового Сталина на отечественной политиче­ской сцене не появилось. Острота проблемы несколько вуалируется наличием ядер­ного оружия, гарантирующего безопасность и государственный суверенитет, и сырь­евыми ресурсами, обеспечивающими выживание населения. Но на современные стратегические вызовы ракеты с ядерными боеголовками и нефтегазовые запасы отве­тить не позволяют, а чем могут помочь в данном отношении призывы постсоветских почвенников к возрождению российской державно-государственной традиции и что конкретно оно означает, остается неясным. Потому что речь идет о традиции экстен­сивного развития (другой не было), потенциал которого был исчерпан еще во време­на СССР, что и стало одной из главных причин его распада.