История России

Этот поиск стимулировался и стимулируется тем, что постсоветская Россия бы­ла признана мировым сообществом законной и единственной правопреемницей СССР. Она унаследовала от него статус великой ядерной державы, а вместе с ним — и право на постоянное членство в Совете безопасности ООН. Это значит, что сохра­нились предпосылки для воспроизведения прежней державной идентичности. Но последняя, как мы неоднократно отмечали, нуждается в постоянной подпитке воен­ными победами и территориальными приобретениями. Поэтому распад СССР и по­следующие военные неудачи в Чечне в сочетании с неспособностью государства противостоять идущим из нее террористическим угрозам не могли не сопровож­даться и размыванием этой идентичности с сопутствующим ослаблением ее консо­лидирующего потенциала. Кроме того, сама по себе она никогда, даже во времена военных триумфов, не была равнозначна идентичности цивилизационной, констру­ирование которой всегда сопровождалось в России, за исключением разве что «гре­ческого проекта» Екатерины II, попытками синтезирования военной силы и веры — религиозной либо светской.

Многие современные российские почвенники убеждены в том, что иного пути у России нет, что она может существовать и развиваться только как православная им­перская держава. Однако в современных условиях такой проект даже обосновать не­просто, не говоря о возможности его реализации. Ведь предпосылки его воплощения в наши дни еще менее благоприятны, чем в XIX — начале XX века, когда он обнаружил свою стратегическую несостоятельность.

Во-первых, имперско-державная и православная формы государственной иден­тичности в те времена не были столь ослаблены, как после распада советской импе­рии, успевшей за время своего существования навязать стране атеизм и лишить цер­ковь ее традиционной функции.

Во-вторых, исчезла прежняя историческая перспектива, даже гипотетическая, лидерства России во всем православном мире как преемницы Византии в результате освобождения единоверцев от турецкого господства и завоевания Константинополя как символического цивилизационного центра. Османское владычество осталось в прошлом, а большинство православных народов ориентированы сегодня на интегра­цию в западную цивилизацию и в лидерстве России и опеке с ее стороны потребности не испытывает.

В-третьих, после освобождения от российского (советского) военно-державного влияния славянских стран Восточной Европы и их вхождения в НАТО и Европейский союз лишилась жизненных корней идеология панславизма, призванная в последние десятилетия правления Романовых на помощь идеологии православной. В 1914 году данный проект втянул страну в мировую войну, которая — несмотря на поддержку Англии и Франции — обернулась обвалом государства. Постсоветская же Россия не может вернуться на этот путь в принципе. И потому что никаких предпосылок для цивилизационного единства ни в славянском, ни в частично пересекающемся с ним православном мире сегодня не просматривается. И потому, что военная сила России после распада советской империи заведомо уступает совокупной силе объединенного Запада. Как показали события 1999 года в Югославии, Москва ничего, кроме полити­ко-идеологической риторики, противопоставить ему не в состоянии³⁸⁷ .

Сказанное означает, что адаптация прежних самобытных цивилизационных проектов к изменившимся обстоятельствам наталкивается на труднопреодолимые препятствия. Более того, обращение к западному проекту и заимствование его базо­вых принципов — верховенства закона и первичности прав и свобод граждан по от­ношению к государству — свидетельствуют о глубоком кризисе самой идеи самодос­таточной и альтернативной Западу цивилизации. Потому что недостаточность старых элементов (силы и веры) для цивилизационного проектирования конститу­ционными декларациями о демократическом и правовом государстве отнюдь не компенсируются. Если помнить о том, что фактически российское государство функ­ционирует как имитационно-демократическое и имитационно-правовое, то вывод об отсутствии у России какого-либо цивилизационного проекта вряд ли может быть аргументировано оспорен. Феномен конституционно-выборного президентского са­модержавия восполнить это отсутствие не может тоже: оно связывает постсовет­скую Россию с Россией советской и досоветской, но уже сам факт его выборности свидетельствует о невозможности воспроизводить традиционную легитимацию еди­ноличной власти комбинированием силы, веры и добавленного к ним с петровских времен, а в советский период снова отброшенного, юридического узаконивания. Ес­ли же это невозможно, то тем самым исключается и восстановление ее, власти, бы­лого сакрального статуса.