История России. Киевский период. Начало IX — конец XII века

Относительно новгородской дани Русская летопись говорит два раза. В рассказе об Олеге она выражается так: «И устави варягом дань даяти от Новгорода гривен 300 на лето мира деля, еже до смерти Ярославле даяше варягом». А при известии о размолвке Ярослава с отцом говорится: «Ярославу же сушу Новегороде, и уроком дающу Кыеву две тысяче гривне от года до года; а тысячу Новегороде гридем раздаваху». Если предположить в первом случае ошибку (то есть читать 3000 гривен, а не 300), то оба известия относятся к одной и той же дани, установленной еще Олегом. Но мы считаем более вероятным, что с течением времени дани с Новгорода были увеличены, то есть во времена Владимира они уже платили 3000 гривен, из которых 2000 шли в Киев великому князю, а тысяча назначалась на ратных людей, охранявших Новгородскую область, в том числе и на варяжскую наемную дружину. В таком случае второе известие не будет нисколько противоречить первому.

О мраморной раке, в которую положено тело Владимира, говорит и наша летопись; а Дитмар сверх того замечает, что обе гробницы, князя и княгини, были поставлены посреди церкви.

По поводу плача киевлян при погребении Владимира напомним, что летопись изображает его князем щедрым и милостивым, особенно к нищим и убогим: тем, которые за болезнями не могли сами приходить на его двор, он рассылал съестные припасы на возах. Эту черту, то есть щедрость в раздаче милостыни, подтверждает и митрополит Илларион, младший современник Владимира, в своей «Похвале кагану нашему Владимиру» (Чт. Об-ва ист. и древн. 1848. № 7). См. еще разные заметки о Владимире и его крещении в Чт. Об-ва Нестора Летописца. Т. 2. 1888. Отд. 2.

История не может не признать за Владимиром прозвание Великого, которое вполне принадлежит ему за подвиги и заслуги Русской земле, а посредством ее и всему человечеству. (Уже Курбский в своем «Сказании» называет его Великим. I. 123.) Что же касается до некоторых черт характера, обнаруженных им в молодости своей, то в этом отношении он немногим отличается от другого великого человека, Константина, императора Римского, которому уподобился в деле христианской миссии.

¹² Ожесточение Святополка против братьев и его предыдущие отношения к отцу придают некоторую вероятность нашей летописи, что он не был родной сын Владимира. Последний, говорит она, после смерти Ярополка взял за себя его жену гречанку, уже беременную от прежнего мужа. Что касается до Глеба, то мы не следуем летописному рассказу, будто Глеб во время кончины Владимира находился в Муроме и будто Святополк послал звать его к себе от имени больного родителя, скрывая его смерть. Мы находим гораздо более вероятным и естественным приведенное нами известие, взятое из Сказания о Борисе и Глебе по древнейшей, или Нестеровой, редакции; тогда как в позднейших его редакциях, обильно изукрашенных риторикой, рассказ о Глебе согласен с летописью (см. Сказания о свв. Борисе и Глебе, изданное Срезневским. СПб., 1860, и Чтение о житии и чудесех Бориса и Глеба, изданное Бодянским в Чт. Об-ва ист. и древн. 1859. № 1). Это обстоятельство, в свою очередь, указывает на более позднюю редакцию самого летописного свода, неправильно приписанного тому же Нестору. Что тело Глеба было заключено между двумя колодами, см. также Васильева: «Канонизация русских святых» в Чт. Об-ва ист. и древн. 1893. III. Там говорится о двух колодах: верхней и нижней.

Эймундова сага в Antiquités Russes. Т. II. (Она была переведена на русский язык Сеньковским и напечатана в «Библиотеке для чтения». 1834. Т. II.) Эта сага приписывает Эймунду убиение Святополка, которого она называет Бурислейфом. Затем она рассказывает о войне Ярослава с Вартиславом (то есть Брячиславом) Полоцким; причем баснословит, будто Эймунд, перешедший на службу полоцкого князя, устроил между братьями мирный договор, по которому они разделили между собою Гардарикию (то есть Русь): Ярослав остался новгородским князем, Вартислав получил Киев, а Полоцкое княжество отдано было Эймунду. Последний, умирая, передал это княжество товарищу своему Рагнару. На баснословный характер саги указывает и то обстоятельство, что она, повествуя о борьбе Ярислейфа с Бурислейфом, совсем не упоминает об участии в ней польского короля.