Ясно поэтому, насколько существенно было для Елизаветы предотвратить претензии на трон со стороны претендентов, имевших на престол больше прав, чем она сама. Один из них, низложенный Иван Антонович, находясь в заточении, реальной опасности не представлял. Серьезное беспокойство вызывал находившийся в Киле племянник — Петер Ульрих — сын старшей дочери Петра I Анны и голштинского герцога Карла Фридриха. Поэтому через два месяца после переворота личный посланец императрицы майор Н. Ф. Корф неожиданно даже для ее окружения (исключая Лестока и обер‑гофмаршала Брюммера) доставил в Петербург 14‑летнего (без одного месяца) мальчика. Вскоре его крестили по православному обряду, нарекли Петром Федоровичем и в ноябре 1742 г. объявили наследником престола. Поспешность Елизаветы объяснялась и тем, что у ее племянника были шансы стать шведским королем (внук Петра I являлся и внучатым племянником Карла XII). Английский посол Финч, основываясь на столичных слухах, точно отразил суть ситуации: «В торопливости, с которой выписали герцога голштинского, некоторые видят признак расположения к нему со стороны государыни, другие же — опасение, как бы он не сделался игрушкой в руках Франции и Швеции, орудием против нее». Как бы то ни было, юный герцог «захвачен» и, находясь под надзором тетушки и не имея какой‑либо социальной опоры в чужой стране, фактически стал лишь формальным наследником престола.
Но даже в таком качестве наскоро приобретенный наследник престола явно не отвечал своему назначению. Именно это и предопределило его трагический конец в последующем. Начать с того, что не располагала к себе его невзрачная, болезненного вида наружность. Еще хуже было с уровнем его интеллекта, образованностью, кругом интересов. И дело здесь не только в обделенности природными данными. После смерти отца в 1739 г. (мать умерла вскоре после родов) 11‑летний мальчик остался на попечении своего воспитателя О. Ф. Брюммера, отличавшегося невежеством, грубостью и жестокостью, а также необъяснимой страстью к истязаниям. Последним часто и беспричинно подвергался юный герцог. Отсюда, видимо, отмечаемые современниками странности в его психике и необычный круг интересов. Наложило свой негативный отпечаток на формирование его личности и то, что имевшему равные шансы стать наследником или шведского, или российского престола мальчику прививали культуру лютеранской и православной конфессий. Поверхностное и под давлением происходившее усвоение двух разных культур дало соответствующий результат — стойкую нелюбовь к книгам, особенно на латинском. Не случайно, уже будучи императором, он запретил держать во дворце книги на этом языке.
Учение уже в России тоже мало что дало: наследник престола не обладал и мало‑мальскими способностями и желанием учиться. Потому процесс обучения сводился к заучиванию совершенно несистематизированного иллюстративного материала. Так, например, история России изучалась по монетам, а новейший ее период — по медалям времени Петра I, выбитым в честь знаменательных событий. Но даже и это не откладывалось в голове принца.
В распорядке дня «кильского дитяти» главное место отводилось развлечениям, и любимая его забава — неутомимая игра в солдатики, дрессировка (точнее — мучение) собак, режущее слух окружающих пиликанье на скрипке. Екатерина II пишет в своих «Записках»: «…Он не знал ни одной ноты, но имел отличный слух, и для него красота в музыке заключалась в силе и страстности, с которою он извлекал звуки из своего инструмента». В итоге, как отмечают современники, наследник был лишен каких‑либо добродетелей, труслив, скрытен, вспыльчив, по‑детски капризен. Секретарь французского посольства в Петербурге Клод Рюльер, имевший случаи общаться с ним, писал, что он был «жалок» и просто глуп, у него отсутствовали добрые дарования. Обобщенный портрет Петера Ульриха дал В. О. Ключевский: «Его образ мыслей и действий производил впечатление чего‑то удивительно недодуманного и недоделанного. На серьезные вещи он смотрел детским взглядом, а к детским затеям относился с серьезностью зрелого мужа. Он походил на ребенка, вообразившего себя взрослым; на самом деле это был взрослый человек, навсегда оставшийся ребенком». Лучше не скажешь.