История России с древнейших времен до наших дней

В начале царствования о ее стремлении к тяжкому труду говорит тот факт, что в конце 1741 и в 1742 г. она семь раз «часа по три» присутствовала на заседаниях Сената. Через год она побывала здесь еще четырежды, а затем хождения в высшее правительственное учреждение почти прекратились; лишь в 1756 г. она еще дважды побывала в его стенах. Даже на заседаниях созданной при ней Конференции (аналог Верховного тайного совета и Кабинета министров) она присутствовала не более трех раз за пять лет. Современники в один голос утверждают, что государыня и не умела, и не хотела утруждать себя серьезными делами. Всему другому она предпочитала разнообразные увеселения. Это деликатно отметил Шетарди, очевидец жизни двора: «Все было бы хорошо, если бы она умела согласовывать свои удовольствия с обязанностью государя». Такое мнение подтверждает и английский посол лорд Гиндфорд: «Она терпеть не могла всякого рода дела и вообще все, что требовало напряжения мысли хотя бы на одну минуту». Абсолютно созвучен приведенным мнениям и отзыв саксонского дипломата Пецольда: «Нет ни одного дела, даже важного, которого она не отменила бы ради какого‑нибудь пустого препровождения времени. По своему темпераменту она так увлекалась удовольствиями, что о правительственных делах не могла слушать без скуки и даже по самым неотложным делам министрам приходится являться по нескольку раз». Но что еще хуже — иногда она на целые месяцы отключалась от государственных забот. Например, с 1 октября по 10 декабря 1744 г. ею были выслушаны только два доклада, да и то по лично ее интересовавшему вопросу. Французский посол Луи Брейгель сообщает почти анекдотический случай: при подписании договора с Австрией в 1746 г. на кончик пера села оса, и Елизавета, успевшая вывести три первые буквы своего имени, инстинктивно отбросила перо, а остальные буквы были дописаны лишь спустя полтора месяца.

Всему сказанному на первый взгляд противоречат осуществленные в период правления Елизаветы крупномасштабные акции в области экономики, культуры. Но участие императрицы в их задумке и осуществлении заключалось лишь в том, что она охотно или под уговорами давала свое согласие на их проведение. Созданная Петром I бюрократическая машина, даже при самых ничтожных личностях на троне (заметим, что Елизавета — не худшая из них), не во всем зависела от способностей и желаний носителя верховной власти. Прочность абсолютизма обеспечивалась мощной государственной системой с опорой на гвардию, преданным чиновничеством, а также главенствующим положением дворянского сословия, заинтересованного в сохранении своего господствующего положения по отношению к другим социальным слоям общества. Большая роль в поддержании «работоспособности» режима принадлежала фаворитам и лицам из ближайшего окружения самодержца, от которых и исходили импульсы развития; ожидания многих на Западе того, что «внезапно явившаяся» при Петре I на востоке Европы «могущественная держава» — событие преходящее, не «оправдались именно потому, что новая жизнь русского народа не была созданием одного человека». Поворота назад быть не могло, но могли «быть частные отступления от преобразовательного плана вследствие отсутствия одной сильной воли, вследствие слабости государей и своекорыстных стремлений отдельных сильных лиц».

В целом двадцатилетнее царствование Елизаветы воспринималось современниками и ближайшими потомками как вполне благоприятное. В первую очередь это объясняется тем, что с ее именем связывалось избавление страны от бироновщины. Именно при ней, подытоживает С. М. Соловьев, «Россия пришла в себя. На высших местах управления снова явились русские люди, и когда на место второстепенное назначали иностранца, то Елизавета спрашивала: разве нет русского?». Елизавета, вернувшись к неизменному правилу своего отца «поручать русским высшие места военного и гражданского управления», преодолела опасность «для силы, самостоятельности русского народа» его ученического положения относительно других народов.

Позитивная оценка царствования Елизаветы усиливается и осуществленной ею знаковой акцией: при восшествии на престол, дав обет не проливать кровь подданных, набожная Елизавета указом в 1744 г. отменила смертную казнь и в последующем строго выполняла данное ею слово. Указ этот, освобождавший от страха казни, несомненно, сыграл свою роль в смягчении нравов. В целом царствование Елизаветы Петровны было, по праву заключают историки, «замечательно по распространению лучших понятий о человеке и его общественных отношениях».

Существовала еще одна проблема, более других беспокоившая Елизавету, и порождена она была практикой престолонаследия. Это вопрос о правах Елизаветы на трон, единственным обоснованием которых со временем остается ссылка на «близость по крови». Единственным, потому что прочие два — волеизъявление народа и завещание Екатерины I — в глазах общества не являлись сколько‑нибудь юридически безупречным аргументом.