Екатерина была глубоко тронута преданностью Казанцев и долго думала, как бы достойно наградить их. Чувствительной, исполненной благодарностью государыне пришла в голову мысль, которая могла больше всего обрадовать Казанских дворян: она написала Бибикову, что желает быть принятой в их сословие, и уже как Казанская помещица пожертвовала также несколько тысяч рублей в счет той суммы, которая собиралась на общественное войско. Такая честь, такое лестное изъявление благодарности обожаемой царицы восхитили Казанцев. Они не знали, как проявить и свою радость, и величайшую признательность. Они постарались проявить это и в речи своего дворянского предводителя, и в письме к государыне.
Вам будет интересно узнать, милые дети, что и эта речь, и это письмо были сочинены Державиным — молодым гвардейским офицером, служившим при главнокомандующем, — тем самым Державиным, который впоследствии стал одним из лучших наших поэтов. У нас, наверное, еще будет случай представить здесь какое-нибудь его стихотворение, а теперь не хотите ли узнать, какую он писал в это время прозу? Вот несколько строк из письма Казанского дворянства к императрице: «Что ты с нами делаешь, в трех частях света владычество имеющая? Славимая в концах земных, честь царей, украшение корон, из боголепия величества своего, из сияния славы своей, снисходишь и именуешься нашей Казанской помещицей! Та, которая дает законы полвселенной, подчиняет себя нашему постановлению! Та, которая владычествует нами, подражает, нашему примеру! Тем Ты более, тем Ты величественнее!»
Живейшее чувство преданности сквозит в каждой строке этого письма, только очень небольшую часть которого вы прочли здесь, друзья мои. Живейшим чувством преданности исполнены были и все действия Казанских дворян и даже войска, собранного ими, и потому дела, которые Бибикову предназначено было выполнить, продвигались очень успешно. Генералы и офицеры, отправленные им в разные места для истребления мятежников, постоянно уведомляли его о своих удачных действиях: так, генерал-майор князь Голицын в марте 1774 года освободил несчастный Оренбург, осаждаемый Пугачевым в течение шести месяцев; в то же время храбрый подполковник Михельсон, которому впоследствии принадлежала честь последнего сражения с мятежником, избавил от него Уфу; генерал Мансуров освободил крепости и городки Илецкий и Яицкий, взятые мятежником в самом начале.
С такими помощниками умный Бибиков, вероятно, скоро довершил бы крах злодея, но здоровье его расстроилось еще больше от трудов и волнений, и в апреле он скончался от горячки. Казанцы были неутешны по поводу потери своего избавителя — так они совершенно справедливо называли Бибикова. Но не одни они плакали по нему: сама государыня скорбела вместе со всеми; эта утрата вскоре стала общим горем: со смертью Бибикова Пугачев снова активизировался и в июне уже ворвался в Казань. Хотя он пробыл там только один день, но успел разграбить и сжечь почти все ее церкви и дома (из 2800 домов в Казани сгорело тогда 2057, кроме того, 25 церквей и 3 монастыря), а также увести в плен 10 000 жителей. На этот раз освободителем несчастного города был Михельсон: он выгнал жестокого мятежника из его стен, возвратил свободу пленникам, уже уведенным в лагерь Пугачева, и на несколько дней остался в разоренном городе, чтобы хоть как-то успокоить несчастных жителей.
Между тем злодей шел дальше с остатками своей шайки, почти полностью разбитой Михельсоном. К несчастью, эта шайка, всегда состоявшая из бродяг и самых дурных людей, очень быстро снова пополнялась: прошло немного дней, и у него была уже не одна тысяча дерзких товарищей.
Он переправился с ними за Волгу и по дороге к Москве взял Пензу и Саратов.
Ужас овладел всеми и не давал возможности радоваться новым победам Румянцева в странах, лежащих за Дунаем. Этот полководец, наведя страх на всю Турецкую империю, принудил ее, наконец, к миру, имеющему большое значение для Русских и заключенному в Кучук-Кайнарджи 10 июля 1774 года. По этому миру к России отошли Кинбурн, Азов, Таганрог и часть Крымского полуострова; была признана независимость Крымских и Кубанских Татар и тем самым уменьшилось число Турецких подданных, всегда наносивших вред России, а теперь искавших ее покровительства; наконец, этот мир открыл Русским возможность свободного плавания по Черному морю и по всем Турецким морям. Нельзя было не радоваться такому счастливому окончанию войны, которую враги Екатерины замыслили для погибели ее царства. Но кто мог думать в то время о радости, получая постоянно самые печальные известия о жестокой судьбе городов и селений, занятых бесчеловечными мятежниками.