Как мы видим, попытка обращения булгар в христианство, если таковая действительно имела место, принесла определенный успех: четыре булгарских князя приняли крещение. Летопись, однако, не говорит о том, что они были мусульманами. Как и в обстоятельствах принятия Русью христианства, древнетюркское и финно-угорское язычество еще долго соседствовало в пределах Волжской Булгарии с исламом, так что к принятию христианства вполне могли склониться и булгарские или буртасские языческие князья, чьи родовые владения находились на правобережье или в верхнем от Камы течении Волги. Подобное принятие булгарскими князьями христианства происходило и в более поздние времена при Андрее Боголюбском. Как говорит Н. М. Карамзин,
В случае с Андреем Боголюбским обращенные им булгары могли быть, помимо всего прочего, его родней по последней жене, если Тверская летопись справедливо называет ее «Болгаркой». Мы не знаем, из какого булгарского или булгаро-половецкого рода она происходила, однако ее предполагаемое участие в заговоре против князя летопись объясняет тем, что «князь великий много воева с ним Болгарскую землю, и сына посыла, и много зла учини Болгарам[306]
». При всем том интересно, что сам князь, развернувший активную борьбу против тюркоязычных булгар, был, как и многие другие русские князья, наполовину тюрком-половцем (его отец Юрий Долгорукий женился на половчанке в 1108 году). Скульптурный портрет князя Андрея Боголюбского, воссозданный по черепу скульптуром-антропологом академиком Михаилом Герасимовым в сороковых годах прошлого века, представляет нам человека с раскосыми глазами и азиатско-тюркским скуластым лицом. Этот факт следует отметить хотя бы в связи с тем, что редкие столкновения русских княжеств с волжскими булгарами не происходили на расовой почве. Те и другие часто могли посчитаться родней, поскольку половецко-булгарские политические браки происходили, по крайней мере, так же часто, как русско-половецкие.Как бы то ни было, тот факт, что обращение Андреем Боголюбским в христианство волжских булгар имело место, говорит нам о присутствии булгар во Владимиро-Суздальской Руси в каком-то торговом или дипломатическом качестве. Так что традиция, начавшаяся при Владимире Святом, была налицо, но она касалась лишь отдельных лиц, по различным причинам не находивших себе места и ниши в булгарском мусульманском сообществе. Думается, что эти языческие князья противились не столько самому исламскому вероучению, сколько исламским налогам и самому процессу централизации Волжской Булгарии, который проходил как раз в описываемое время. Более того, два других похода Владимира на волжских булгар, упоминаемых Никоновской летописью, в 994 и 997 годах, когда «ходи Володимер на Болгары, и много ратовав их победи и възратися с радостию в Киев», могли быть спровоцированы именно этими новокрещеными князьями, пытавшимися с помощью дружины Владимира отстоять независимость своих родовых владений.
Как бы то ни было, эти походы не имели характера долгосрочного завоевания и никак не сказались на последующих отношениях: в 1006 году между Киевской Русью и Волжской Булгарией было заключено торговое соглашение. История умалчивает о каких бы то ни было военных столкновениях двух государств при Владимире и его наследниках, самым могущественным из которых стал с бою взявший Киев в 1016 году новгородский князь Ярослав Владимирович. Само торговое соглашение 1006 года было чрезвычайно знаменательно: оно состоялось по просьбе булгарской стороны, которая очевидно хотела миром договориться о торговле по Оке и на верхней Волге. По словам В. Н. Татищева,
Соглашение было взаимным; впрочем, оно говаривалось некоторыми условиями, в которых просматривается как экономический, так и религиозный смысл. Как пишет С. М. Соловьев,