Начав с призывов к реформам и к «формированию общества», Екатерина II (под влиянием пугачёвского восстания и Великой Французской Революции) вернулась к привычному реакционному курсу, суровым гонениям на инакомыслие и чисто административным мерам (проведя губернскую реформу). Та же история повторилась в царствование любимого внука Екатерины II Александра I, перешедшего от либеральных мечтаний, прожектов и обещаний в начале правления к открытой реакции – в конце.
С эпохой Екатерины II и Александра I связаны некоторые реформы, призванные подновить самодержавную политическую систему России, не покушаясь на основы абсолютизма. Так Екатерина II провела губернскую реформу, в результате которой страна приобрела более чёткое административное деление: Россия делилась на губернии, а они – на уезды. А Александр I заменил петровские коллегии министерствами (с большей централизацией, единоначалием и специализацией управления) и создал Государственный Совет – совещательный орган из высших сановников при императоре. Поскольку многие проекты дворянского конституционализма конца XVIII – начала XIX веков (впрочем, нереализованные) были связаны с передачей части власти Сенату, ограничивающему и контролирующему самодержавие, не удивительно, что, по инициативе Екатерины II и Александра I значение Сената к XIX веку резко уменьшилось: монархи ослабили и раздробили на части (департаменты) этот потенциально опасный орган власти, отняв у него законодательные функции.
Екатерина II и Александр I поощряли развитие учебных заведений и печати (в дозволенных рамках), долгое время терпели масонские ложи, смягчали цензуру, апеллировали к общественному мнению и европейским образцам, говорили о необходимости законности, дозволяли некое слабое подобие общественной жизни (в виде периодических изданий, дворянских собраний, Вольного Экономического Общества (созданного для обсуждения и изучения хозяйственных вопросов) и масонских лож; впрочем, и Екатерина II, и Александр I в конце своего царствования подвергли масонов и прессу суровым репрессиям).
Сменивший же Екатерину II Павел I и сменивший Александра I Николай I, напротив, стремились к незыблемости самодержавия, закрывали границы с «растленным Западом» (запрещая поездки в Европу, ввоз оттуда книг и даже употребление некоторых опасных европейских слов («гражданин» и пр.) и танцев (вальса)), ограничивали права дворян, ужесточали цензуру и начинали гонения на университеты. Политический «маятник» качался с завидным постоянством: умеренные, половинчатые реформы сменялись жестокой реакцией и неприкрытым произволом. Однако и «реформы», и «реакция» имели свои границы: как Екатерина II и Александр I не посягали на самодержавие и крепостничество (не желая первого и понимая, что второе будет стоить им короны и жизни), так и Павел I и Николай I не могли лишить дворян всех завоёванных ими прав (попытка посягнуть на это стоила Павлу I жизни) и полностью вернуться ко временам петровской полицейско-чиновничьей реакции (хотя оба и стремились к этому).
Самодержавный маятник колебался между двумя недосягаемыми утопиями: утопией «просвещённого абсолютизма» и утопией петровского полицейско-террористического «регулярного государства». «Либеральная» Екатерина II точно также желала «воспитывать» и контролировать общество, как её деспотичный и нелюбимый сын Павел I, оставляя всю политическую инициативу за собой, а обществу оставляя роль объекта попечения. Отличие было не столь уж принципиальным и состояло в том, какое именно содержание (в духе Петра I) «вбивалось» в общество Учителями-самодержцами: умение маршировать по плацу и строго следовать букве регламентов, или умение следовать моде на изящные манеры и просветительские фразы. Разница не столь уж велика! По словам его близкого друга, польского князя Адама Чарторыйского, Александр I «любил внешние формы свободы, как можно любить представление… Он охотно согласился бы, чтобы, каждый был свободен, лишь бы все добровольно исполняли одну только его волю». О границах дозволенного «просвещения» красноречиво говорили репрессии Екатерины II против А.Н. Радищева (за свою книгу «Путешествие из Петербурга в Москву» сначала приговорённого к казни, а затем сосланного в Сибирь) и Н.И. Новикова (выдающегося благотворителя, масона и книгоиздателя, за свою независимую общественную деятельность оказавшегося на долгие годы в крепости).