В свете русской идеи, понимаемой как предвосхищение внутренней гармонии души и стихии истории, личность царя Алексея Михайловича представляет собой выразительный образец. Оценочные суждения о его характере принадлежат в основном иностранцам, так как сочинения раскольника Аввакума и перебежчика Котошкина вряд ли можно считать объективными. «Он покорил себе сердца всех своих подданных, которые столько любят его, сколько и благоговеют перед ним», – писал Лизек. «Нрава же он самого выдержанного и, поистине, приличествующего столь великому государю: всегда серьёзен, великодушен, милостив, целомудрен, набожен и весьма сведущ в искусстве управления, – говорил Яков Рейнтенфельс. – Это такой государь, какого желали бы иметь все христианские народы, но немногие имеют». Впрочем, письма самого царя могут служить более достоверным источником, чем мнения о нём разных лиц. Он был один из самых образованных людей московского общества того времени и жадно впитывал в себя, «яко губа напояема», впечатления от окружающей его действительности. Его занимают и волнуют и вопросы политики, и военная реляция, и смерть патриарха, и садоводство, и вопрос о том, как петь и служить в церкви, и соколиная охота, и театральные представления, и буйство пьяного монаха в его любимом монастыре. Царь мог быть и вспыльчив, и «подвижен на гнев». Мог дать пинка и схватить за бороду нерадивого боярина или монаха. Бранился. Но быстро отходил, легко переходя от брани к искреннему раскаянию. Так живо и сильно, доходя до слёз и до «мглы» душевной, переживал Алексей Михайлович всё то, что забирало его за сердце. О поражении своих войск в бое при городе Валк царь писал так: «И то благодарю Бога, что от трёх тысяч столько побито, а то всё целы, потому что побежали; а сами плачут, что так грех учинился!..». Царь сочувствует храброму Шереметьеву и радуется, что целы, благодаря бегству, его люди. Позор от поражения он готов объяснить «грехом» и не только не держать гнева на виновных, но душевно жалеть их. Общий голос современников называет его очень добрым человеком. В его дворце на полном царском иждивении жили так называемые «верховые богомольцы», «верховые нищие» и «юродивые». Царь в зимние вечера слушал их рассказы про старое время – о том, что было «за тридцать и за сорок лет и больше». Всякое горе, всякая беда находили в его душе отклик и сочувствие. Его главным духовным интересом было спасение души, причём религия для него была не только обрядом, который он знал в совершенстве, но и высокой нравственной дисциплиной. Вместе с тем, он считал, что не грешит, смотря комедию и лаская немцев. Его мораль, исходя из светлой мягкой души, была не сухим кодексом отвлечённых правил, суровых, безжизненных, а звучала любящим словом, полным ясного житейского смысла, а его частная переписка изобилует шутками и склонностью к юмору. Умственная работа приводила его к образованию собственных взглядов на мир и людей, а равно и общих нравственных понятий, которые составляли его собственное философское достояние, его идею. Алексей Михайлович имел ясное представление о происхождении и значении царской власти в московском государстве как власти богоустановленной и назначенной для того, чтобы «рассуждать людей вправду» и «беспомощным помогать». Он любил и понимал красоту, увлекаясь благочестием церковного служения, следил за красотой сокольничего наряда, устраивал смотры и проводы своим войскам перед первым литовским походом. Любопытно его наставление патриарху Никону «никого де силою не заставить Богу веровать». По мнению Самуэля Коллинса, в отличие от отца, «человека миролюбивого», «ныне царствующий император имеет дух воинственный и завёл с крымцами, поляками и шведами войну, успех которой покажет время». В 1649 году при активном участии Алексея Михайловича было создано «Соборное Уложение», которое стало основным действующим законом государства на последующие 175 лет. Реформируется армия, появляются полки иноземного строя (рейторские и солдатские), развивается горное дело, мануфактуры, зарождается светская живопись, появляется первый театр. Таким предстает перед нами благочестивый царь «третьего Рима», первым открывший «окно в Европу». К сожалению, латинский эпитет «Serenissimus» («устроитель порядка и государственного благополучия), которым наградили Алексея Михайловича современники, в русском переводе явился к нам в виде нелепого ярлыка «Тишайший».