История русской культуры

Мы знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах
И мужество нас не покинет.
Не страшно под нулями мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова,
Но мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.
Свободным и чистым тебя пронесем.
И внукам дадим, и от плена спасем.
Навеки!

Любовь к сыну, огульно обвиненному в терроризме, которому она 17 месяцев носила передачи, простаивая долгими днями и ночами в бесконечных очередях, соединилась у Ахматовой с любовью ко всему народу, оказавшемуся жертвой сталинского террора:

Я была тогда с моим народом,
Там, где мой народ, к несчастью, был.

Результатом этого синтеза стал «Реквием» (1935–1940), равного которому нет в мировой поэзии. Отвечая на просьбу, высказанную в тюремной очереди в Ленинграде: «А это вы можете описать?», Ахматова говорит: «Могу». И описывает:

Звезды смерти стояли над нами,
И безвинная корчилась Русь
Под кровавыми сапогами
И под шинами черных Марусь.

В годы навязывания сверху стереотипов массового героизма, когда из репродукторов неслось бодрое: «У нас героем становится любой!», Ахматова писала «Поэму без героя» (1940–1962). Но подлинным героем, подвижником русской культуры была она сама. В шутливом стихотворении Ахматова писала, что «она научила женщин говорить». Она имела в виду — говорить стихами, говорить в высшем смысле слова.

К акмеистам принадлежал и Осип Эмильевич Мандельштам (1891–1938), репрессированный за стихотворение о Сталине.

В 1912 г., почти одновременно с акмеизмом возникает футуризм как еще одна реакция на символизм. Футуризм в России начался с творчества манерного Игоря Северянина (И.В. Лотарев; 1887–1941), провозгласившего себя эгофутуристом и воспевшего «ананасы в шампанском» (воспевшего буквально, так как Северянин на концертах распевал свои стихи). Продолжился футуризм первобытно грубым кубофутуризмом Алексея Крученых и Владимира Маяковского, намеренно эпатировавших публику. Футуристы выступали за полную свободу образов и слов, каждое из которых в своей изолированности объявлялось самодовлеющей ценностью.

Стихи одного из наиболее оригинальных футуристов Велимира Хлебникова (1885–1922) носят ярко выраженный экспериментальный характер. Хлебников пытался отделить слова от смысла и создать свой «заумный» язык. Он дал футуристам русское название «будетляне» и придумал много слов (например, летчик).

Футуристы уповали на будущее в соответствии со своим названием (от лат. futurum — будущее), но пренебрежительно относились к прошлому и настоящему. Владимира Владимировича Маяковского (1893–1930) благоговение перед будущим привело в революцию и соцреализм, призванный отражать мир с учетом коммунистической перспективы:

Я знаю, город будет,
Я знаю: саду цвесть,
Когда такие люди
В стране Советской есть!

Футуристы, казалось, были лучше всего подготовлены к новому постреволюционному будущему. Но даже они не ожидали того, что произойдет. Маяковский «стал трибуном революции». Его мощь и самоотверженность дали основания футуризму в виде ЛЕФа («Левый фронт искусств») претендовать на лидерство в советской поэзии. В последние годы жизни Маяковский занялся тем, что «плохо», и обратился к сатире. Пьесы «Клоп» (1928) и «Баня» (1929) пришли на смену поэмам «Владимир Ильич Ленин» (1924) и «Хорошо!» (1927).

Судьбы футуристов сложились по-разному. Маяковский в 1930 г. покончил с собой, Хлебников в 1922 г. умер в нищете, Северянин эмигрировал в Эстонию и в конце жизни иронически писал:

Как хороши, как свежи будут розы,
Моей страной мне брошенные в гроб!

В молодости к футуристам принадлежал и Борис Пастернак, выступивший в печати с первыми стихами в 1913 г.

Борис Леонидович Пастернак (1890–1960).