История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1

хуже других его рассказов о любви, но сегодня как-то трудно

искренне восхищаться его мистицизмом. В нем вся неизбежная

плоскость викторианского спиритуализма. В нескольких рассказах

Тургенев освобождается от условностей реалистического стиля и

пишет такие вещи, как чисто визионерские Призраки(1864) и Песнь

торжествующей любви(1881), выдержанная в стиле итальянских

новелл шестнадцатого века. Эти вещи – полная противоположность

таким произведениям Достоевского, как Двойникили Господин

Прохарчин. Достоевский сумел построить из материала

отвратительной реальности создания странной фантастичности.

Тургенев, несмотря на полный ассортимент применяемых средств

(лунный свет, бестелесные духи, видения из минувших эпох), так и

не может освободиться от атмосферы второразрядного

спиритического сеанса. Песнь торжествующей любвидемонстрирует

еще и недостаточность его языковых средств для трактовки

нереалистических сюжетов. Стоит ему оторваться от родной почвы

девятнадцатого века, как язык его становится совершенно неверным.

Эту ограниченность Тургенев делит со всеми своими

современниками (за исключением Толстого и Лескова): у них было

недостаточное чувство слова, недостаточное чувство языка (в

отличие от Пушкина и Гоголя), чтобы заставить его служить в

непривычной сфере. Слова для них были только знаки привычных

предметов и чувств. Словно язык заключил с ними строго

ограниченный договор – служить только при условии, что ему не

придется покидать ежедневные реалии девятнадцатого века.

Эта же стилистическая ограниченность проявляется в последнем,

чисто лирическом произведении Тургенева – в Стихотворениях в

прозе(1879–1883). (Первоначально Тургенев назвал их Senilia

/старческое/ – нынешнее название им дал, с молчаливого согласия

автора, издатель Вестника Европы, где они впервые появились.) Это

серия коротких прозаических фрагментов, в основном образованных

вокруг повествовательного ядра. По конструкции они напоминают

объективированную лирику французских парнасцев, употреблявших

визуальные символы для выражения своего субъективного опыта.

Порой они приближаются к басне и к нравоучению. В этих «стихо-

творениях» выражен тургеневский безнадежный агностический

пессимизм, благоговейный страх перед не внемлющей природой и

необходимостью и презрительная жалость к человеческой тщете.

Лучшие из них те, где эти чувства выступают под покровом иронии.

Чисто поэтичные пострадали от времени и несут слишком четкий

отпечаток 1880 г., даты, которая не добавляет красоты ни к чему, с

ней связанному. Особенно пострадало стихотворение, замыкающее

всю серию, – Русский язык– не только от времени, но и от того, что

его затрепали. В нем проявились в сгущенной форме вся слабость и

бессилие тургеневского стиля, когда он оторван от конкретных и

привычных предметов. Искусство красноречия было утрачено.

Тургенев был первым из русских писателей, очаровавших западного

читателя. До сих пор еще сохранились запоздалые викторианцы,

считающие его единственным русским писателем, не вызывающим

отвращения. Но для большинства любителей русского языка его

заменили более острые блюда. Тургенев целиком принадлежит к

девятнадцатому веку, он, возможно, самый характерный

представитель конца его как в России, так и на Западе. Он был

викторианцем, человеком компромисса, более викторианцем, чем кто

бы то ни было из его русских современников. Именно это сделало его

таким приемлемым для Европы, и это же теперь так сильно

повредило его репутации. Сначала Тургенев поразил Запад как что-то

новое, что-то типично русское. Но не стоит сегодня доказывать, что

он вовсе не представляет всю Россию. Он был представителем только своего

класса – среднепоместных дворян, получивших идеалистическое воспитание

и уже постепенно становившихся бесклассовой интеллигенцией – и

представителем своего поколения, которое не сумело найти связи с

подлинными реалиями русской жизни*, не сумело найти себе в этой жизни

места и, не умея проявить себя в сфере деятельности, произвело на свет одно

из прекраснейших литературных явлений девятнадцатого века.

*То, с чем Тургенев никогда не терял связи, были не грубые реалии жизни, а

их отражение в умах интеллигентов его поколения.

В свое время Тургенев считался вождем общественного мнения

по социальным вопросам; сегодня это кажется странным и

непонятным. Давно уже то, за что он боролся, потеряло всякий

интерес. В отличие от Толстого или Достоевского, в отличие от

Грибоедова, Пушкина, Лермонтова и Гоголя, в отличие от Чаадаева,

Григорьева и Герцена, Тургенев уже не только не учитель, но и не

бродильное начало. Творения его превратились в чистое искусство и,

пожалуй, от этого превращения больше выиграли, нежели потеряли.

Они заняли постоянное место в русской традиции, место, которое не

подвержено переменам вкуса или переворотам во времени. Мы ищем

в них не мудрости, не руководства; невозможно представить себе

время, когда Певцы, Затишье, Первая любовьили Отцы и дети