тиранящего свое семейство, зависела от драматиче ской функции его
в данной пьесе. Но за исключением этого, необычайно трудно
составить себе представление об общественном и политическом
объективный и беспристрастный из писателей, и та интерпретация,
которую дает его пьесам его друг и пропагандист Григорьев –
«безудержный восторг перед органическими силами неоскверненной
национальной жизни», – в конце концов так же чужда настоящему
Островскому, как антитрадиционная и революционная пропаганда,
которую выжал из них Добролюбов.
Технически наиболее интересные пьесы Островского – первые
две:
названием
(опубликованная в 1852 и поставленная в 1853 г.). Первая была
самым поразительным и сенсационным началом деятельности
молодого автора, какое только было в русской литературе. Гоголь в
среды. В частности, тип свахи, практикующей в купеческой среде,
уже широко использовался. Изобразив только неприятных
персонажей, Островский шел по стопам Гоголя в
пошел еще дальше и отбросил самую почтенную и старинную из
комедийных традиций – поэтическое правосудие, карающее порок.
Триумф порока, триумф самого беспардонного из персонажей пьесы
придает ей особую ноту дерзкой оригинальности. Именно это
возмутило даже таких старых реалистов, как Щепкин, который нашел
пьесу Островского циничной и грязной. Реализм Островского,
несмотря на явное влияние Гоголя, по сути своей ему
противоположен. Он чужд выразительности ради выразительности;
он не впадает ни в карикатуру, ни в фарс; он основан на
основательном, глубоком, из первых рук, знании описываемой жизни.
Диалог стремится к жизненной правде, а не к словесному богатству.
Умение использовать реалистическую речь ненавязчиво, не впадая в
гротеск, – существенная черта искусства русских реалистов, но у
Островского оно достигло совершенства. Наконец, нетеатральная
конструкция пьес – совершенно не гоголевская, и, сознательно
отказавшись от всяких трюков и расчетов на сценический эффект,
Островский с самого начала достигает вершины. Главное в пьесе –
характеры, и интрига полностью ими определяется. Но характеры
взяты в социальном аспекте. Это не мужчины и женщины вообще,
это московские купцы и приказчики, которых нельзя оторвать от их
социальной обстановки.
В
оригинальность своей техники. Только во второй своей пьесе он
пошел дальше в направлении детеатрализации театра.
Среда тут не купеческая, а мелко-чиновничья. Неприятное чувство,
которое она вызывает, искупается образом героини, сильной
девушки, которая нисколько не ниже и гораздо живее героинь
Тургенева. Ее история имеет характерный конец: после того, как ее
покидает идеальный романтический поклонник, она покоряется
судьбе и выходит замуж за удачливого хама Беневоленского, который
один только может спасти ее мать от неминуемого разорения.
Каждый персонаж – шедевр, и умение Островского строить действие
целиком на характерах здесь на высоте. Но особенно замечателен
последний акт – смелая техническая новинка. Пьеса кончается
массовой сценой: толпа обсуждает женитьбу Беневоленского, и тут
вводится изумительно новая нота с появлением в толпе его прежней
любовницы. Сдержанность и внутреннее наполнение этих последних
сцен, в которых главные герои почти не появляются, были
действительно новым словом в драматическом искусстве. Сила
Островского в создании поэтической атмосферы впервые проявилась
именно в пятом акте
(1854) Островский пошел еще дальше по линии детеатрализации
театра, но с меньшим творческим успехом. При постановке пьеса
имела огромный успех, которым обязана оригинальному
славянофильскому характеру благородного пьяницы, разорившегося
купца Любима Торцова; эта роль осталась одной из самых
популярных в русском репертуаре. Но сама пьеса значительно менее
удовлетворительна, и техника «кусков жизни» переходит порой
просто в расхлябанность. Другая славянофильская пьеса его –
консерватизм отца одерживает победу над романтической
ветреностью «образованного» любовника, – гораздо лучше и
экономнее выстроена и беднее в смысле атмосферы. Та же
классическая конструкция утверждается и в очень сильной драме
этих более сжатых и «однолинейных» пьесах Островский никогда не
теряет богатства бытописания и не снисходит до искусственных
ухищрений.
Из пьес, написанных в период 1856–1861 гг.,
(1857) – сатира на разложенную высшую бюрократию – имела
громадный успех как отклик на жгучий вопрос, но драматические