местом жительства; доход приносило большое заволжское имение) и
продаже его произведений состояние семьи увеличилось, как и сама
семья. Но Толстой, хоть и поглощенный и удовлетворенный своей
самооправданной жизнью, хоть и прославивший ее с
непревзойденной художественной силой в лучшем своем романе, все-
таки не в состоянии был полностью раствориться в семейной жизни,
как растворилась его жена. «Жизнь в искусстве» тоже не поглощала
его так, как его собратьев. Червячок нравственной жажды, хоть и
доведенный до крошечных размеров, так никогда и не умер. Толстого
постоянно волновали вопросы и требования нравственности.
В 1866 г. он защищал (неудачно) перед военным судом солдата,
обвиненного в том, что он ударил офицера. В 1873 г. он опубликовал
статьи о народном образовании, на основании которых
проницательный критик Михайловский сумел фактически
предсказать дальнейшее развитие его идей.
написанная в 1874–1876 гг., заметно менее «растительна» и более
моралистична, чем
роман, с ним произошел кризис, который привел к его обращению.
Он описан с прямо-таки библейской силой в
был все растущей одержимостью мыслями о реальности смерти,
которая снова вызвала неутолимую жажду и потребность в высшем
оправдании. Сначала это привело Толстого к православной церкви.
Но его всепроникающий рационализм не мог согласиться с
догматами и обрядами православного христианства и привел его к
чисто рациональной религии, признававшей только нравственное, но
не богословское и мистическое учение христианства, которая и стала
наконец тем последним оправданием, которого жаждал его дух.
Великий рационалист восстал против им самим принятого
подчинения иррациональным силам «жизни, как она есть» и наконец
сам нашел догмат, которому отныне следовал. В 1879 г. процесс этот
закончился, и в этом году он написал
лет спустя стало соответственно оформляться его поведение. Только
в 1884 г., в значительной степени под влиянием Черткова, Толстой
начал активно пропагандировать свою новую религию. Я постарался
описать это в
обращение привело к отчуждению от жены, которую он когда-то
изваял по-своему, но переделать которую теперь, чтобы она стала
ближе к его сердечным упованиям, уже не смог. История последних
лет его жизни выходит за пределы этого тома. В общих чертах она
широко и повсеместно известна, как и обстоятельства его смерти 8
ноября 1910 года.
«Обращение» Толстого совпало с важными переменами в его
стиле и художественном методе. Он отказался от средств, которыми
пользовался в прежних своих трудах – кропотливого анализа работы
подсознательного и полусознательного в человеческом мышлении, и
от всего того, что он позже (в статье
как «излишние подробности». В прежних произведениях он был
представителем русской реалистической школы, всецело
опиравшейся на метод «излишних подробностей», введенный
Гоголем. Именно «излишняя» подробность давала ту конкретную,
индивидуальную убедительность, которая и есть самая суть
реалистического романа. Смысл таких подробностей в том, что на
первый план выносится частное, индивидуальное, локальное,
временное в ущерб общему, всечеловеческому. Логическое
завершение этого метода – чисто этнографический бытовой реализм
Островского. Эту-то частность, исключающую обращенность ко всем
и подчеркивающую социальные и национальные различия, и осудил
состарившийся Толстой в методах реалистического художества.
В ранних произведениях он их усвоил полностью и в их
использовании пошел дальше своих предшественников.
В физическом описании своих персонажей он превзошел Гоголя и
сам остался непревзойденным. Но он отличается от других реалистов
тем, что никогда не был склонен изображать быт. Его произведения
всегда представляют психологический, а не этнографический
интерес. Подробности, которые он отбирал, не те, которые отбирал,
скажем, Островский. Главное в произведениях раннего Толстого –
анализ, доведенный до последнего предела; поэтому предлагаемые
им подробности – не сложные культурные факты, а, так сказать,
Важной формой этого дробящего на атомы художественного метода
(формой, пережившей все изменения его стиля) является то, что
Виктор Шкловский назвал «остранением». Он состоит в том, что
сложные явления никогда не называются общепринятыми именами, а
всегда сложное действие или предмет разлагается на неделимые
компоненты; описываются, а не называются. Этот метод обрывает
наклейки, налепленные на окружающий мир привычкой и
социальными условностями, и показывает его «расцивилизованное»
лицо, какое мог видеть Адам в первый день творения, или
прозревший слепорожденный. Нетрудно заметить, что метод этот,
хотя и придает изображаемому необыкновенную свежесть, по сути
своей враждебен всякой культуре и всяким социальным формам, и
психологически близок к анархизму. Этот метод, использующий