Торжественные оды восхваляют Петра Великого, русского
«культурного героя», и его дочь Елизавету – за то, что она
продолжает дело отца, которым пренебрегли его первые наследники.
Они славят русские войска и величие империи, но превыше всего
славят науку – и как познание, и как практическое применение. Они
призывают землю Российскую рождать «собственных Платонов и
быстрых разумом Невтонов», дабы она могла затмить своих западных
учителей. Но своего апогея как поэт Ломоносов достигает в
духовных одах. Они воодушевлены рационалистической концепцией
Бога-законодателя, проявляющего себя в великих и неизменных
законах природы. Оба
прекраснейшие образцы ломоносовской философской поэзии и той
мощи, с которой он широкими мазками набрасывает торжественные и
величественные картины природы. Но самый лучший образчик его
красноречия, его «мощной строки» и его «странно счастливого»
поэтического языка – замечательная
И особенно те главы, где ревнивый Бог Ветхого Завета со всей силой
убедительности превращается в лейбницианского Законодателя
вселенной.
3. ПОВЕСТВОВАТЕЛЬНАЯ И ЛИРИЧЕСКАЯ ПОЭЗИЯ
ПОСЛЕ ЛОМОНОСОВА
Если Ломоносов был отцом новой русской цивилизации, то
отцом профессионализма в русской литературе был Александр
Петрович Сумароков (1717–1777). Он родился в Москве, в хорошей
дворянской московской семье, воспитывался в Петербургском
кадетском корпусе, где приобрел совершенное знание французского
языка и близкое знакомство с французским классическим
образованием. Сумароков не был ни аристократическим дилетантом,
как Кантемир, ни ученым профессором, как Тредиаковский и
Ломоносов; он был первый в России джентльмен, дворянин,
избравший своей профессией литературу. Он писал много, писал
регулярно, особенно в тех жанрах, которыми пренебрег Ломоносов.
Самыми важными его произведениями являются пьесы, но и в
недраматическом роде он сделалмного интересного. Его басни –
первый опыт в том жанре, которому было суждено особенно
процвести в России. Его сатиры, в которых он иногда имитирует
приемы народной поэзии – хлесткие и остроумные нападки на
архиврагов своего класса – государственных чиновников и судейских.
Но из всего, им написанного, внимание читателя поэзии могут еще и
теперь привлечь его песни. Они замечательны поистине
поразительными метрическими изобретениями (которым даже и
подражать никто из его последователей не сумел) и настоящим
мелодическим даром. По темам же они полностью находятся в
пределах традиционной классической любовной поэзии.
Сумароков был также первопроходцем в журнализме (он издавал
журнал
Критика его, как правило, придирчива и поверхностна, но она много
сделала для того, чтобы привить русской публике каноны
классицистического вкуса. Он был преданным последователем
Вольтера и гордился, что обменялся с ним несколькими письмами. На
авторитет Вольтера опирался он и тогда, когда стал сражаться против
безобразного вкуса к сентиментальному, который к концу его жизни
стал проникать в Россию в форме английской сентиментальной
драмы. Тщеславный и застенчивый Сумароков был о себе
чрезвычайно высокого мнения и считал себя русским Расином и
Вольтером в одном лице. В отношениях с людьми он был
раздражителен, обидчив и нередко мелочен. Но его
раздражительность и обидчивость имела для писательской профессии
почти такое же значение, как спокойное достоинство Ломоносова: на
нее перестали смотреть свысока, и она окончательно заняла свое
место в обществе.
Ломоносов и Сумароков установили царство классицизма с
непререкаемым авторитетом «единственного Буало» и его наследника
на критическом престоле – Вольтера. Разумеется, поэзия стала
главным полемсражения литературных амбиций. Это поле было
строго разделено на неизменяемые участки (жанры), каждый из
которых имел свои предуказанные формы, свой стиль и свой метр.
Поэты могли писать в нескольких жанрах или даже в каждом из них,
но не могли их смешивать. Жанры были неравнозначны по важности
и достоинству и делились на высокие, средние и низкие. Высокими
были трагедия, эпос и торжественная ода. Ниже находилась
горацианская ода, песня, сатира, сказка в стихах (канонизированная
Лафонтеном), басня и фарс, бурлеск. Эпос считался самой высокой
формой поэзии, и литература не могла претендовать на
самостоятельное значение, пока не произвела на свет национального
эпоса. Ломоносов попробовал создать эпическую поэму о Петре
Великом, но оставил ее, едва начавши. Михаил Херасков, дворянин
молдавского происхождения (1733–1807), пиетист и франкмасон, в
течение многих лет куратор Московского университета и один из
самых просвещенных и уважаемых людей XVIII столетия,
возобновил попытки создания национального эпоса. Он написал две
огромных повествовательных поэмы –
Грозным; вторая – о введении христианства Владимиром Святым.