переменилось, и в конце XIX века стало принято восхвалять ученого
в ущерб поэту. Никто сейчас не усомнится, что это был великий
ученый, но в истории литературы нас занимает литератор и поэт
более, чем физик. И мы в состоянии оценить его справедливее, чем
это сделал XIX век.
В литературе Ломоносов был прежде всего законодателем. Он
установил нормы литературного языка и ввел новую систему
стихосложения, которая, несмотря на многочисленные
революционные попытки ее ниспровергнуть, по-прежнему управляет
большей частью русской поэзии. Церковно-славянский перестал быть
языком светской литературы еще до Ломоносова, но русский
литературный язык по-прежнему находился в состоянии
неупорядоченного хаоса. Он свободно черпал из запасов старшего
языка, ибо, чтобы стать литературным, не мог обойтись без его
богатого абстрактного и интеллектуального словаря и сложного
синтаксиса, который церковно-славянский взял у греческого. Но
слияние русского и славянского элемента было неполным и
неустановившимся. Задачей Ломоносова стало найти
(условия существования) для обоих и придать новому литературному
языку окончательную форму.
Лингвистическая реформа Ломоносова заключается в его
практике поэта и прозаика и в его законодательных сочинениях,
включающих
статью
Невозможно дать точное представление об этой реформе, не входя в
подробности, которые будут неуместны в истории литературы,
предназначенной для нерусского читателя. Достаточно будет сказать,
что Ломоносов взял все лучшее из огромного лексического и
грамматического богатства церковно-славянского, в известной мере
повторив то, что сделали с западными языками ученые-гуманисты,
обогатившие французский, итальянский и английский языки, вливая
в них латинскую кровь. Ломоносовское решение этой задачи
впоследствии подверглось изменениям, но основное осталось, и
русский язык Ломоносова значительно ближе к нашему, чем к языку
его ближайших предшественников. Важной чертой его языкового
законодательства является его учение – характерное для
классицизма – о трех стилях поэтического языка: высоком, среднем и
низком. Отличались они между собой главным образом по количеству
славянизмов. Когда для одного и того же понятия существуют два
слова – славянское и русское, – то для высокого стиля следует
предпочесть славянское, в то время как для низкого следует
употреблять только разговорные выражения.
Язык Ломоносова, без сомнения, устарел. Прежде всего это
произошло в результате развития языка разговорного: нередко
именно самые смелые ломоносовские народные речения и кажутся
нам наиболее устаревшими. Славянские дубликаты русских слов
тоже постепенно были отброшены, хотя в поэзии они надолго
пережили падение классицизма. Но более всего уста рел
ломоносовский синтаксис. К тому же из-за того, что Ломоносов, как
и Кантемир, иногда применяет свободу в расположении слов, которая
впоследствии была отменена, его синтаксис носит следы чрезмерного
влияния латинских и немецких конструкций. Отсюда его
приверженность к чрезмерно длинным периодам, и характерная
манера – кончать предложение глаголом. Тем не менее значение его
как законодателя и фактического
литературного языка не может быть переоценено.
Метрическая реформа Ломоносова заключается во введении
вместо старого силлабического стихосложения системы, основанной
на равносложной акцентированной стопе.
Эта система в значительной мере есть усвоение просодии,
введенной в немецкий язык Опицом и усовершенствованной
Флемингом, Грифиусом и непосредственным образцом Ломоносова –
Гюнтером. Как просодист Ломоносов ниже Тредиаковского и
Сумарокова, он не создал хорошей теории, чтобы оправдать свои
реформы. Но сила его собственного примера, его собственная
поэтическая практика увлекла всех. Его «мощная строка» установила
такой уровень стиха, который был лучше любой теории, и его
догматические правила стали законом для русской поэзии.
Во второй половине XIX века стало модно принижать
ломоносовскую поэзию и даже отказывать ему в титуле поэта. Но
XVIII век считал его великим поэтом, не только «русским
Малербом», но и «русским Пиндаром», – и мы теперь недалеки от
возвращения к такому взгляду. Как и положено классицисту, он четко
разделял роды поэзии, и стиль его дидактических посланий
отличается от стиля од. В
русским языком, и хотя подчиняется тогдашней моде на парафразу,
передает свою мысль с почти научной точностью. Знаменитое
послание
прозаической темы, могло бы стать главой из учебника, настолько
точен его язык. Но главные поэтические произведения Ломоносова –
его оды, духовные и торжественные. Они не являются выражением
индивидуального опыта; тут звучит идеальное выражение чувств и
стремлений нации или, во всяком случае, ее интеллектуальной элиты.