История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2

Шестов, мастер острого слова, дал Иванову прозвище «Вячеслав

Великолепный», и слово «великолепный» лучшее из возможных определение

его стиля. В первой книге еще был некий примитивизм, «шероховатость»,

придававшая ей свежесть, которой уже не найти в его зрелых произведениях.

Но Cor Ardens– высший уровень орнаментального стиля в русской поэзии.

Его стих пропитан красотой и выразительностью; он сверкает, горит

драгоценностями и самоцветами, он похож на богатое византийское облачение.

К его стиху подходят эпитеты «византийский» и «александрийский»: они полны

прошлыми веками, пропитаны ученостью и самосознанием – и лишены всякой

импровизационности.

127

В русской поэзии это самое большое приближение к сознательному и

обдуманному мильтоновскому блеску. Каждый образ, каждое слово, каждый

звук, каждая каденция – это часть великолепно спланированного целого. Все

тщательно взвешено и обдуманно отобрано для наибольшего эффекта. Язык

архаичен, к тому же Иванов любит вводить греческую лексику.

Это великая традиция церковнославянского языка, усиливающая

величественность стихов. Большинство стихотворений метафизичны; правда,

он написал также множество лирических и политических стихов, но и любовь и

политика всегда рассматриваются sub specie aeternitatis(с точки зрения

вечности). Разумеется, его поэзия сложна и вряд ли доступна первому

встречному, но те, кто могут вращаться в сфере его идей, найдут в этом

крепком и пряном вине манящий и волнующий вкус.

В его великолепии и учености спрятано жало рафинированной и

экстатической чувственности – жало Астарты, скорее чем Диониса. Его поэзия

может быть недоступной, александрийской, вторичной (в том смысле, в каком

вторична и вся наша культура), но что это истинная, а возможно, и великая

поэзия – совершенно несомненно. Единственное возражение, которое можно ей

предъявить – что в ней всего слишком много. Зимние сонеты(1920) стоят

несколько особо от всего остального: они проще, человечнее, менее

метафизичны. Их тема – выживание неумирающего духовного огня, несмотря

на извечных стихийных врагов – холод и голод. Как многие символисты,

Иванов был также и переводчиком, и его переводы Пиндара, Сапфо, Алкея,

Новалиса и, особенно, неопубликованный перевод Агамемнона, принадлежат к

величайшим достижениям русского стихотворного перевода.

Проза Иванова так же великолепна, как его стихи, – это самая искусная

и величественная орнаментальная русская проза. Ранние эссе Иванова

составили два тома – По звездам(1909) и Борозды и межи(1916). В них он

развивает те же мысли, что и в своих стихах. Он верил, что наше время

способно возродить мифологическое творчество религиозных эпох.

Он открыл в Достоевском великого мифотворца и верил, что современный

театр может стать религиозным и отдать важное место хору, подобно

дионисийскому театру в Афинах.

Самая замечательная его проза – диалог в письмах, который они вели с

Гершензоном, когда оба философа лежали в двух углах одной и той же

больничной палаты, в самые страшные дни большевист ской разрухи

( Переписка из двух углов, 1920). Гершензон мечтает, по-руссоистски, о новой и

полной свободе, о голом человеке на новой земле, который будет свободен от

векового ига культуры. Иванов же защищает культурные ценности и с силой и

благородным энтузиазмом напоминает о великих прошлых свершениях своему

оппоненту-нигилисту. Шесть писем – его часть диалога – являются

благородной и гордой защитой культуры, которой обстоятельства ее написания

придают особенную силу.

8. Волошин

Если бы не его последние стихи о революции, Мак симилиан

Александрович Волошин, возможно, числился бы среди «малых поэтов»; но эти

последние стихи так интересны, что тут не обойдешься простым упоминанием.

Он родился в 1877 г. на юге России, много путешествовал по Центральной

Азии и по средиземноморскому побережью и много лет прожил в Париже, где

изучал живопись. Потом поселился в Коктебеле, близ Феодосии, на юго-

восточном побережье Крыма. В 1906–1910 гг. он был одним из завсегдатаев

128

«Башни». В ранних своих произведениях Волошин – типичный западник. Его

духовной родиной был Париж. Он переводил французских писателей, знакомя

русскую публику с такими именами как Барбе д’Оревильи, Анри де Ренье, Поль

де Сен-Виктор и Поль Клодель. Стихи его, несколько металлические, обладают

холодным блеском. Они подобны сверкающей выставке самоцветов или

витражей; кстати, одна из его длиннейших поэм написана о витражах в

Руанском соборе. Он находился под сильным впечатлением от католического

мистицизма, оккультных наук, эгейской и архаической Греции и

средиземноморского ландшафта. Среди его лучших стихотворений блестящие

воспоминания о греческом лете, пропитанном ароматом сухой лаванды, и

Киммерийские сумерки, цикл сонетов о крымской зиме. Стихи его до 1917 года

были чисто декоративны и академичны, блестящи и холодны. Революция

вызвала к жизни серию его замечательных «исторических» стихотворений о