Но публикация «Донских рассказов» ещё продолжалась, а Михаил Шолохов уже задумал масштабный роман, в котором бы воплотились все его помыслы о недавно минувшей схватке в период войны, о революции и Гражданской войне… Он вспомнил то, что слышал в московском госпитале от раненых солдат, озлобленных этой войной, разговоры на мельнице в Плешаках, вспомнил всю свою жизнь, встречи, беседы о революции, о войне, о Вёшенском восстании, о безобразном поведении красноармейцев на Дону, о сложных, малопонятных чужаку путях казачества – и осенью 1925 года начал писать роман о казачестве, начиная его действие с того, что казачий полк, в котором действует Абрам Ермаков, должен присоединиться к отряду генерала Корнилова и восстановить порядок в Петрограде: «Разнузданные рабочие и солдаты под влиянием большевистско-жидовской агитации угрожают спокойствию республики… Мы должны надеть узду на разнуздавшихся рабочих… – призывал командир полка. Мы должны довести войну до славного конца, а не поддаваться лживым нашёптываниям тех, кто куплен на германские деньги…» Абрам Ермаков – член полкового ревкома – выступил против этого решения, и полк его поддержал… Ни главный герой романа Абрам Ермаков, ни время действия, ни избранная тема не удовлетворили Михаила Шолохова, многого он просто не знал, получалось грубо, прямолинейно и примитивно, а задумывалось совсем другое. Герой задуманного романа должен быть тоньше, противоречивее, жизнь-то новая и во многом непонятная, он герой войны, полный кавалер Георгиевского креста, человек отважный, мощный, храбрый, честный и справедливый, воспитан в духе казачьей доблести и удали, но малограмотный, плохо разбирается в политической борьбе, сложные политические течения враждующих между собой сил непонятны ему, он мечется, то геройски сражается с немцами, то охладевает, чувствуя несправедливость этой войны, он метнулся к красным, но красные занимают Дон и устанавливают свои, во многом чуждые порядки, устанавливают насилием и несправедливостью… И не слишком ли фотографически переносит он своих героев из жизни в роман, оставляя даже фамилии своих героев – Ермаков, Сердинов, Чукарин… Нет, рано он взялся за такое полотно, столько ещё нужно узнать, столько ещё нужно изучить, побывать в архивах, столько ещё раз нужно встретиться с тем же Ермаковым, которого, кажется, изучил вдоль и поперёк… Надо вновь собирать материал: «Человек есть тайна. Её надо разгадать…» – сказал Достоевский. И разве только один Ермаков – тайна…
Лишь через год, осенью 1926-го, Михаил Шолохов приступил вновь к роману «Тихий Дон», начав его действие накануне Первой мировой войны, с молодости своих героев, которые занимаются мирными делами, работают в поле, устраивают скачки. Проходят военные сборы, а на этом фоне показана драматическая история грешной любви Григория Мелехова с замужней соседкой Аксиньей Астаховой, а потом свадьба главного героя…
В это время Шолохов написал своим издателям, Павлу Посвянскому и Алексею Стасевичу, о задуманном романе, о его объёме и сроках представления. 22 июля 1927 года Шолохов сообщил, что «с высылкой первых частей романа» запаздывает, задерживает машинистка, «раньше средины августа» прислать не может. В конце сентября – в начале октября 1927 года Шолохов приехал с рукописью в Москву и читал друзьям первые части своего романа. 13 октября 1927 года В.М. Кудашев писал В.Д. Ряховскому: «У меня сейчас живёт Шолохов. Он написал очень значительную вещь» (РГАЛИ. Ф. 422. Оп. 1. Ед. хр. 176. Л. 13). По совету друзей Шолохов отнёс первые части романа в Гослитиздат, но там решительно отказались печатать: «Не проходит! Замахали руками, как черти на ладан: «Восхваление казачества! Идеализация казачьего быта!» И всё в этом роде. Куда ещё тащить?» – сетовал Шолохов после посещения Гослитиздата (
«Вспомнил я синеюще-далёкое, когда прочитал «Тихий Дон» Михаила Шолохова. Молодой орёлик, желтоклювый, а крылья распахнул. И всего-то ему без году неделя. Всего два-три года чернел он чуть приметной точечкой на литературном просторе. Самый прозорливый не угадал бы, как уверенно вдруг развернётся он.
Неправда, люди у него не нарисованные, не выписанные, – это не на бумаге. А вывалились живой сверкающей толпой, и у каждого свой нос, свои морщины, свои глаза с лучиками в углах, свой говор. Каждый по-своему ходит, поворачивает голову. У каждого свой смех; каждый по-своему ненавидит, и любовь сверкает, искрится и несчастна у каждого по-своему.