Сильным, рачительным хозяином обещает стать Автоном. Слов на ветер не бросал. С десяти лет копался в земле, не просыхая от пота. Но как ни бился Автоном в хозяйстве, а всё не мог купить третьего коня. Вот и сейчас пришлось сдать пшеницу в счёт дополнительного обложения, уже второго за эту зиму. Да и быка продавая, продешевил на базаре, где уже стали устанавливать свои порядки люди с обрезами. Трое подошли к нему, пообещали, что если он продаст пшеницу государственным закупщикам, то домой не доедет: посоветовали везти домой пшеницу, зарывать её в яму, лишь бы не досталась советской власти – довольно ей мудровать над хлеборобом, пусть рабочие и все городские «железо гложут, протоколами и постановлениями закусывают». Серьёзно задумывается Автоном. Сплошное раздорожье. На базаре грозят обрезом, а председатель сельсовета Острецов упрекает в том, что он рыло воротит от новой жизни, умнее всех хочет быть. А в чём он виноват перед людьми? В том, что покупал книги, жадно вчитывался в каждую строчку, отыскивая ответы на вопросы: «Кто он такой? Зачем и как живёт?» «На бегу, в работе нащупывал Автоном своё место на земле, сердцем ждал крутых перемен – то опасливо, то томительно-горячо». Новое и старое уживается в его характере. Быть бы Автоному одним из коренников, да Влас перешёл ему дорогу, а пристяжным-то становиться не больно хочется: «Ходил Автоном среди молодёжи, как меченый баран в стороннем стаде, – ни свой, ни чужой. Нехотя, и то лишь благодаря Тимке Цевневу, приняли Автонома в комсомол. А дальше пути заказаны». От этого смутно становилось на душе. Корми их хлебом, думалось Автоному, а командовать будут другие. Ведь даже неграмотный отец и то председательствовал одно лето, потом, правда, сместили его всё за того же Власа. Отец и мать уговаривают его жениться. Какая там женитьба!.. Нет, не работник он сегодня: измаялся душой, постоянно думая о своём будущем. Как жить – вот загвоздка. По старинке не проживёшь. Да и не хочет он. Есть силы в душе, размахнуться охота. Человек же он, хочет свою жизнь прожить открыто, без страха, без двуличия. Отец порешил Марьку сватать, спрашивал его согласия. А что ему думать-то? Все девки в Хлебовке – дикое племя, одна темнее другой. Ясно, Марька ему нравится больше всех. Но уж больно людей робеет. Да и без венца не пойдет, а он, комсомолец, к попу не ходок. А какой у неё голос! Соловьям на зависть, чистый и сильный.
А Марька и не знала, что судьба её решена. Она другого ждала, а тот всё не шёл и не шёл. Горько заплакала Марька на девичнике. Беспокойно было на душе и у Автонома. Глядя на плачущую невесту, он испытывал и жалость, и злое недоумение. Трудно понять, почему она плачет, словно на казнь её ведут. Не хочется замуж – не ходи.
Трудное время, жизнь новая ещё неизвестно как повернется. На третий день после свадьбы исключили из комсомола Автонома за венчание в церкви. Крепкого мужика выбили из седла. С той поры охладел Автоном к жизни, к хозяйству, к родным, к Марьке. Кто бы мог подумать, что в Автономе Чубарове столько дикой ярости, безрассудства. Ведь до женитьбы на Марьке он слыл завидным женихом, а тут словно подменили. Внимательно и чутко художник исследует его душу, тонко мотивируя все его поступки, порой противоречащие друг другу.
Кротостью, лаской, покорством думала Марька угодить мужу и его родне. Вставала раньше всех, пряла, доила коров, топила печь, мыла полы. Марька и окружающие терялись в догадках, почему он дерётся.
Ничего не мог с собой поделать Автоном. Противоречива стала его жизнь после женитьбы: без Марьки тосковал, не находя себе места, а увидит её – разорвать готов.
Тайком вспахал десятину на госфондовских землях. Глядел-глядел на чернозём да и начал пахать. Жалко стало, что такая земля холостой остаётся. Вот и засеял, а на душе беспокойно.
Автоном и Марька испытывали чувство неприкаянного одиночества, замкнувшись в себе и не ища поддержки в окружающих людях, а те дивились, что не слышат голоса редкостной певуньи. До песни ли, если муж своими пудовыми кулаками охаживал ее? Но всё больше укреплялся в ней протест, поднималась женская гордость и сила духа. И наступил такой момент, когда она осмелилась возразить, и все увидели не забитое существо, а гордую от сознания своей правоты и обаятельную женщину. И если раньше Автоном всё время поглядывал на сторону, сокрушаясь, что женился на бессловесной Марьке, а не на развязной Люське, то сейчас, приглядевшись, он меняет к ней своё отношение.
Стал больше понимать её душу: столько нежной кротости было в её плавных движениях, что ему становилось страшно и дико лишь при одном воспоминании, что когда-то бил её. Другое теперь тревожит его: не может понять, в какое время и с какими людьми живёт и чему сам предназначен. В нём всегда жил рачительный хозяин большой земли. «Хочу быть хозяином земли… не только своей. Пусть не гоношатся, не висят надо мной. Кто хлебом кормит страну, у того и права большие», – говорит повзрослевший Автоном Чубаров.