В отличие от «Повести о Дракуле» в «Повести о Басарге» оценка действующих лиц ясна и недвусмысленна: сочувствие читателя, естественно, всецело на стороне мудрого «отрока», победившего неверного царя. Однако и здесь занимательность повествования явно преобладала над назидательностью. Скачущий на палочке по палубе корабля Борзосмысл был совсем не похож на обычных житийных героев, отвергавших детские игры и «пустошные забавы»; герой этот не укладывался и в рамки обычного исторического повествования.
Переводные и оригинальные повести, получившие довольно широкое распространение в русской письменности второй половины XV в., во многой порывали с традициями литературы предшествующих веков. Повести эти вводили новые и непривычные темы (сюжеты античной истории и мифологии, тема «женской любви», трактуемая без традиционного морального осуждения), новых героев. Заведомая вымышленность литературных персонажей не была свойственна средневековой литературе. Читатели XV в. были уверены в историчности героев повествовательной литературы, например: Александра Македонского, императора Константина и полководца Зустунеи, не сомневались, вероятно, и в историчности Дракулы, но уже Несмеян, безымянный старец из «Повести о старце», три «отрока» из «Сказания о Вавилоне», Басарга и Борзосмысл скорее должны были напоминать им героев сказки, чем исторических персонажей. Еще сложнее обстояло дело с такими повестями, где героями были явно сказочные существа, как Китоврас, или звери, действующие как люди, в «Стефаните и Ихнилате». По своему построению «Соломон и Китоврас» и особенно «Стефанит и Ихнилат» ближе всего должны были напоминать читателям, воспитанным на средневековой литературе, религиозные притчи, где образы и. поступки героев имели символический характер. Но это были не притчи, а именно сказки о зверях, и, когда некоторые переписчики пытались однозначно истолковать басни «Стефанита и Ихнилата» и добавляли к ним поучения, они явно портили и искажали этот памятник.
Повести, появившиеся в русской литературе во второй половине XV в., отличались еще одной важной особенностью. Повести эти были сюжетны: заключавшиеся в них авторские идеи высказывались не в виде прямой проповеди, а косвенно — через развертывание событий, происходивших с героями. Так, главная тема «Александрии» — смертность любого человека — раскрывалась перед читателями сама собой, по мере развития рассказа. Сочувствуя герою, переживая его смелые подвиги, читатель тем не менее приходил к мысли, что все его блестящие успехи в конечном счете оказывались ни к чему — неизбежная смерть все равно подстерегала царя. В ряде повестей XV в. образы действующих лиц были психологически сложными, а оценка их — не однозначной: Китоврас, Ихнилат и даже «зломудрый» Дракула не были ни героями, ни просто злодеями. Окончание «Соломона и Китовраса», «Стефанита и Ихнилата» и «Повести о Дракуле» также не имело однозначного смысла; оно не было торжеством справедливости.
Сюжетное построение ряда переводных и оригинальных повестей второй половины XV в. резко отличало их от большинства памятников древнерусской письменности, где основные идеалы обычно выражались автором от собственного лица — прямо, непосредственно и однозначно. Но такое построение сближало зато эти повести с устным повествованием, с народной сказкой, в которых тоже важнейшую роль играл сюжет — рассказ о приключениях героя — и где выступали заведомо вымышленные герои, иногда — сказочные звери. Мало связанные с традиционной церковной литературой, многие повести XV в. отражали «мировые сюжеты», получившие широкое распространение в западной литературе позднего средневековья и Возрождения. «Александрия», «Троянские сказания», «Соломон и Китоврас», «Стефанит и Ихнилат», «Дракула», «Басарга» — все эти памятники во многом сходны с произведениями литературы Западной Европы XIV-XVI вв. Это не было следствием прямого заимствования; сходство объяснялось тем, что и в Западной и в Восточной Европе «бродячие» устные сказания стали записываться на бумагу, переходили из фольклора в литературу; появились также переводы восточных басенных циклов (как «Стефанит и Ихнилат»).
Во второй половине XV в. литература в России развивалась по пути, во многом сходном с развитием литературы на Западе. В XV в. пути их, как мы увидим, резко разошлись.
«Хожение за три моря» Афанасия Никитина.
«Хожение за три моря» тверского купца Афанасия Никитина — памятник, стоящий особняком в литературе XV в. Своими внешними чертами этот памятник отчасти напоминал «хожения» (описания путешествий паломников) по «святым землям», существовавшие уже с XII в., или описания путешествий на церковные соборы. Но путешествие Никитина было не паломничеством в христианскую землю, а поездкой по торговым делам в далекую Индию и не могло рассматриваться как благочестивое дело.