История Русской Церкви. В двух томах

Письменная деятельность Патриарха Иоакима не ограничивалась обличением расколоучителей: он должен был вести борьбу с папизмом. Польско-латинское влияние начало беспокоить русскую иерархию еще при жизни Славеницкого, вскоре по прибытии в Москву Симеона Полоцкого. Между этими представителями двух направлений киевского образования, старого – еллино-славянского и нового – польско-латинского, с самого начала обнаружилось столкновение, в котором московская иерархия приняла сторону Епифания и старалась его авторитетом ослабить авторитет Полоцкого. По своему кроткому и миролюбивому характеру Епифаний не выходил в неприязненные отношения к Симеону Полоцкому, но не скрывал и своего несочувствия к образу его мыслей, например, указывал на то, что в основу своего «Венца Веры» Полоцкий принял не Никейский, а мнимо-апостольский католический символ веры. Когда Епифанию было поручено исправлять Библию, он не принял Полоцкого в число своих сотрудников как человека, не знающего греческого языка, а знающего лишь один латинский, и заметил, что вообще в последнее время в Киеве читают одни латинские книги и от этого иногда истины не знают. После смерти Епифания Полоцкий, оставшись без соперников, начал еще резче отзываться о невежестве москвитян, держал себя заносчиво и гордо, не хотел знать ни Патриарха, ни других духовных властей, даже сочинения свои печатал без благословения Патриарха в дворцовой типографии. Патриарх Иоаким был сильно раздражен против гордого придворного монаха, обвинял его в «хлебопоклоннической ереси» (так как он учил поклоняться хлебу в Евхаристии до времени его действительного пресуществления), называл его орудием иезуитов. Но Полоцкий был недоступен для патриаршей власти, потому что находил себе сильную поддержку в царе и при дворе 13.

Симеон Полоцкий отличался также как проповедник. Живая проповедь, давно уже замолкшая на севере, начала подавать голос с половины XVII века, особенно по примеру южной Руси. Еще Патриарх Никон дозволил Епифанию Славеницкому произносить иногда проповеди, а в 1667 году восточные патриархи Паисий и Макарий преподали благословение прихожанам церкви Иоанна Богослова иметь по их желанию священника-проповедника. Однако для Русской Церкви нужен был пример человека сильного, чтобы ослабить предубеждение народное против проповеди. И таким явился Симеон Полоцкий. Воспитанник южных училищ, даровитый ученик просвещенного и добродетельного Лазаря Барановича, учитель царский, уверенный в благоволении своего венценосного воспитанника, Симеон, с пылким умом, с живым воображением, с жаждой деятельности, свободно стал на кафедру. Успех проповедника был блистательный. Произнесенные им поучения на воскресные дни («Обед душевный», изданный в Москве, 1681) и на праздники («Вечеря душевная», 1683) быстро распространились по России; они стали известные еще прежде, чем вышли из типографии 14. Однако ж новость Полоцкого для иных была странностью, а те, которым не нравилась власть его при дворе, особенно желали найти в новом что-нибудь худое. Патриарх Иоаким с неудовольствием смотрел на проповедника, но не мог запретить ему 15. Впрочем, к чести Полоцкого нужно сказать, что он, не ограничиваясь тонкостями киевской схоластики, имел в виду живые, практические цели и умел приспособляться к потребностям и понятиям слушателей: он сильно укорял духовенство за леность к назиданию паствы, обличал невежество народа, раскола, грязные пороки, суеверия, остатки язычества – веру в волшебство, в нашептывание, заговоры, встречи, приметы, ложные чудеса и святыни, обличал народные игры, праздники Коляды и Купалы, проповедовал необходимость просвещения и обращался к царю с молением об умножении школ и учителей.

Пример Полоцкого не остался без подражателей: в пермских усольях умного Строганова, поощряемый его покровительством, неизвестный по имени, приходский священник городка Орла написал книгу «Статир, или Поучения воскресные и праздничные», подражая, как сам он говорил, поучениям святых отцов – премудрого Кирилла Транквиллиона и «трудолюбивого, разумного отца Симеона Полоцкого». Сей неученый, но со здравым смыслом проповедник умно рассуждал о нужде живой проповеди. Но ему нелегко обходилась проповедь его; невежи прихожане кричали: «Здесь бывали у нас священники добрые, но не делали того, а жили попросту; откуда же этот вводит странности?» В предисловии к «Статиру» проповедник излагает обстоятельства жизни своей в любопытном рассказе, по которому можно судить о степени образования нашего духовенства в конце XVII века 16.