История с географией

Все это объяснилось нам в три минуты, а еще через три минуты мы приступили к вопросу о продаже Щавров, за которые он, зажмурив глаза, давал сорок восемь тысяч, с задатком в четыре тысячи немедля. Кроме того, он обязался погасить один вексель Шидловского срока двадцатого июня, за который Витя является поручителем. Судя по тому, в чьих руках были дела, векселя и доверенность Константина Михайловича, было ясно, что погашать этот вексель в тысячу рублей, конечно, придется поручителю. Счастье наше, что Корветто так неожиданно и удачно появился.

Три с половиной тысячи были немедленно переведены Салодилову, Лелю успокоили, и запродажная была написана первого июня на имя Константина Михайловича. Мы были довольны вопреки всему. Минский Северный банк тоже открыл нам кредит на эту сумму, но деньги, по случаю Троицы и Духова дня, тридцатого мая, были бы выданы нам через два дня. Конечно, ничего бы не случилось, если бы мы и получили их только через два дня, раз срок Салодилова был седьмого июня, но Леля поднял такую горячку и уже второго июня уже выехал бы из Губаревки в Петербург, что сохранить хладнокровие было нелегко. Леля сам это понимал, когда писал 24 мая:

«Ты, конечно, сердишься за ту тревогу, которую я поднял. Но меня смутил страх Салодилова „протест векселя – это ведь гражданская смерть“». Он пришел ко мне расстроенный в воскресенье, я и начал бомбардировать тебя телеграммами. Сегодня послал две тождественные в Луцк и Минск («Гарни»), т. к. и Салодилов, и я, мы признали неясной фразу «деньги переведены в банк из Минска». В какой именно банк и почему в банк, а не прямо Салодилову, как я просил в телеграмме. Буду ждать твоего отчета. Уехать так не могу; действительно, здесь дело чести.

Вместе с тем, Салодилов согласен после седьмого июня опять обменяться векселем и получить даже пять тысяч. Но, кажется, мне пришлось бы для этого приехать сюда. Если бы для купчей вам понадобились пять тысяч, я, конечно, это сделаю. Мне грустно, что Салодилов не принял участие в деле. В воскресенье я просил, когда он мне это объявил, сегодня в виду твоих телеграмм, что деньги готовы, я стал храбрее и заговорил о том, что ты была бы рада принять его в компаньоны и без взноса. Может быть, он еще напишет тебе.

Что вам делать, мне не ясно. Конечно, мне страшно за вас. Я бы пошел по пути сделок на лес и т. п. Лучше потерять прибыли, чем собственный капитал. Прости за беспокойство. Буду ждать завтра. А двадцать шестого мая, во всяком случае, поеду. Если Салодилов до второго июня не получит денег, он вызовет меня телеграммой из Губаревки».

Но телеграммой ‹…› мая мы вполне могли его успокоить.

Письмо Лели от третьего июня уже было спокойнее:

«Большое спасибо за телеграмму. Мое письмо, адресованное в Луцк, объяснило вам, чем вызвана была моя тревога. Салодилов хотел непременно успокоиться относительно седьмого июня. Теперь, я соображаю, дела ваши пойдут лучше. Но скоро ли удастся совершить купчую за Сарны? Подтверждаю еще, что в случае большой нужды могу достать 5 тысяч. Важно было бы поспешить с купчей.

Шунечку я застал нездоровой. Сильнейшее переутомление и раздраженность. Сначала мы надумали поехать по Волге недели на две-три, чтобы ей оторваться от мелких житейских забот. Но явилась мысль, не лучше ли предпринять радикальное лечение зоба. Тетя слышала от В. Б. Полторацкого о специалисте по лечению зоба в Берне. Мысли наши теперь заняты этим вопросом. Быть может, придется мне с Наташей ехать в Берн. Дожди были у нас великолепные. Все ожило. Хлеба поправятся. Губаревка благоухает. В парке и в саду отлично».

Глава 28. Июнь 1911. «Корветто»

Так погорячившись с запродажей Щавров, мы не могли не сознавать нашей ошибки в том, что, быть может, другие покупатели собрали бы верхи для купчей раньше: Шидловский не мог внести двадцать тысяч раньше декабря! Но все же эти другие покупатели были под знаком вопроса, и центр продавался уже целый год. Еще до написания запродажной первого июня и немедля после того мы предлагали Корветто вернуть ему его четыре тысячи, щедро наградив за двухдневную выручку, ибо, повторяю, Северный банк выдавал нам эту сумму первого июня, между тем мы сомневались, так ли уж будет доволен этой покупкой Шидловский. Да и сам Корветто в глаза не видел Щавров и полагался исключительно на гипнотизера. Но Корветто слушать не хотел наших предостережений: он добыл детям Шидловского кусок хлеба, уверял он, радуясь как дитя, и всем рассказывал, что «сделал чудное дело» (мы узнавали стиль Кулицкого). «Поезжайте сначала посмотрите, – уговаривали мы его, уверенные, что поездка в Щавры отрезвит его, – получите обратно задаток и награду в придачу».