Настало утро рокового дня тринадцатого июня. Поезд из Киева приходил в восемь часов утра. Как нарочно, погода вдруг переменилась: стало жарко, ясно. К поезду были высланы экипажи. Витя с Соукуном выехали встречать. Я не рассчитывала быть милой хозяйкой, но Коля готовил на балконе кофе с обычными булочками, маслом, домашним сыром. Антося же затопила ванну для гостей. Голицыны рассчитывали провести всего два дня у нас и прямо ехать в Наугейм. «Только два дня терпенья, – уговаривала я себя, – потерпи! В два дня имения не купят. А тогда достанем закладную, рассчитаемся с долгами и спокойно примемся за работу, работу плодотворную, энергичную! Мы все-таки вызовем чехов и устроим в Сарнах рай земной, правда, не для одних чехов, но и для нас, грешных, русских! Сколько добра мы сможем тогда сделать! Сколько счастья мы увидим вокруг себя!»
Но время летело, и неприятные минуты первой встречи с незнакомыми приезжими настали. Как ни настраивала я себя против этих приезжих, пришлось согласиться с Витей, что они очень симпатичны.
Князь Дмитрий Борисович казался олицетворением благородства и доброты; воспитанный в Англии, очень образованный, он производил чарующее впечатление. Кто-то говорил нам еще в Петербурге, что Толстой с него списал Вронского. Княгиня Екатерина Владимировна (рожденная Мусин-Пушкина) казалась немного суровее, менее приветливой.
После кофе и обычных дорожных разговоров (Лепин был серьезен и сдержанно молчалив) гости выразили желание, не теряя времени, приступить к осмотру имения.
К крыльцу подали четыре брички в одиночку: в экипажах могли бы не проехать по всем дебрям. Поехали смотреть центр и Грушу. Я осталась дома. К завтраку вернулись, а затем княгиня просила ей показать Заречье. По ее настоянию теперь поехала и я с ними. Уж очень хорошо было в тот день после долгого ненастья. Случь мы переехали вброд. Вода, по обыкновению, заливала брички. На той стороне заречные луга развернулись дивной картиной. Трава за эти две недели непогоды поднялась, как стена, и еще не подсохшая, сверкала вся в каплях дождя. Голицыны остановились в удивлении и в полном восторге. По лугам были разбросаны раскидистые, столетние дубы; вдали, окаймляя луга, чернел бор. «Да это настоящий английский парк!» – воскликнула княгиня. Лепин торжествовал. Его надежды оправдывались.
Мы переехали вброд девять речек, которые, вытекая из бора, питая и пересекая луга, текли в Случь. Потом мы углубились в бор и ехали молодым лесом, лесной дорогой без конца. Ранние порубки, до двадцати лет, отросли хорошо и были разбиты на кварталы. Просеки были ясно прорублены, провожавший нас старший лесник Верцинский давал нужные объяснения, а князь проверял их по лесному плану, который он всю дорогу держал на коленях. «Лесу нет в Сарнах! – говорил он, – может быть, коммерческого, на продажу нет леса, согласен, но это – это лес будущего!» Именно эта лесная поросль и нравилась князю! Даже маленькие сосны двух-трех лет приводили его в восторг!
На обратном пути, уже к закату солнца, переезжая Случь, мы попали прямо в свое стадо, и княгиня, как опытная хозяйка (молочное хозяйство в Вязёмах было образцовое) сразу оценила голландские и симментальские экземпляры стада и выписных бугаев. Они все продефилировали перед ними бодрые, сытые и свежие после речной ванны.
Обедали мы в восьмом часу, потом пили чай на балконе. Княгиня случайно заговорила о графине А. А. Толстой, которую она хорошо знала, и тогда сразу стало легко: мы вспоминали родных в Петербурге, и прекратились хозяйственные экзамены. Витя же продолжал с оживлением рассказывать князю о Сарнах и уверял, что я нарочно отвлекаю внимание княгини от «дела»!
На другой день продолжался осмотр; княгиня, загорелая, бодрая, повязанная белым платочком, без перчаток, в простом ситцевом платье, становилась все приветливее и веселее. Ее очень огорчала продажа Рожищ, а по опыту она знала, как много нужды и требований явится у друзей и родных, когда узнают, что они продали Волынское имение! Поэтому возможность сохранить состояние младшему сыну, вложив его немедля в Сарны, очень радовала ее.
Теперь мы после раннего завтрака в десять часов прямо выехали за реку в лес, чтобы успеть за день его весь объехать, до самой Долгой Гряды, конечного пункта правого крыла имения[304]
(Лепин хотел показать позднейшие порубки). Мы ехали опять, растянувшись длинным поездом в четырех бричках. За нами ехал князь с Лепиным, который пояснял и подчеркивал все дефекты леса, чтобы потом не услышать упреков, говорил он.