История с географией

Мы только смогли уговорить Лелю, чтобы он не отказывался от лесного участка в Новопольском лесу, который достался мне от Тетушки. В нем после распродажи мелкими участками все же оставался лес и ценился он не менее как в десять тысяч. Выпас, топливо, покосы и посев на пяти десятинах, кроме выручаемых денег от продажи леса по саженям, всегда являлось у нас подспорьем в хозяйстве Губаревки. Леля не мог на это не согласиться. И я передала ему этот участок по запродажной, которую он всегда мог оформить. Но нам всячески хотелось еще и выразить нашу благодарность. Пока денег лишних еще и не было, до расчета с Голицыным, но нам доставил большую радость случай купить деточкам экипаж, легкую казанскую тележку для катанья.

Затем Витя занялся устройством уборных и ванн во всех трех домах. Зимой предполагалось жить вместе в Петербурге, и тогда мы будем иметь возможность окружать Тетю тем вниманием, которое она так заслужила, и хоть немного побаловать деточек и Наташу.

Зимовать в Петербурге вместе всегда был идеал Тетушки и сестры. Но Витя же не мог еще в расцвете сил и здоровья ограничиться стрижкой купонов, ему надо было служить, искать дела или, наконец, имение, чтобы в него вкладывать свой труд и энергию. Много говорилось по этому поводу по вечерам, то гуляя по большой аллее в теплые июльские вечера, то сидя за вечерним чаем в «том доме», мы все возвращались к этому вопросу. О! Не будь этого проклятого саратовского климата, с какой радостью мы бы остановились на хозяйстве если не в Губаревке, то поблизости ее, наконец, в той же губернии! Но, как нарочно, жары в конце июля окончательно погубили остатки урожая, сожженного еще в мае. Леля был в отчаянии. Его маленькое хозяйство сулило ему опять убытки. Управа вновь составляла списки пострадавших от неурожая. Даже Леля не решился теперь нам предлагать вложить деньги в хозяйство! Впрочем, деньги по закладной Фон Мекк могли быть получены не раньше как через полтора года, а пока счастливые, как рыба, выброшенная на песчаный берег, мы должны были искать пути к возвращению в речку.

Сорнев и Урванцев звали усиленно в Минск. Открывалась вакансия предводителя в Пинске, тянуло на запад. Но мы решили прежде всего, исполнить наш обет и съездить в Бари. К тому же Витя, обожавший заграничные поездки, выговорил себе «в награду» из Бари съездить хоть на недельку со мной в Париж и в Лондон, а так как в Лондоне обретался знаменитый друг Соукуна Дубрава, секретарь Ротшильда, я согласилась ехать с Витей в Лондон, хотя терпеть не могла морских путешествий.

Первого августа, простившись с Губаревкой и с дорогими, милыми моему сердцу родными, мы с Витей выхлопотали себе заграничный паспорт и уже были на вокзале, намереваясь выехать в Минск для принудительного свидания с Шолковским, когда нам подали телефонограммы из Вязовки: Леля получил телеграмму от Шолковского, просит не брать билетов и ожидать его на вокзале. И за полчаса до отхода поезда, под проливным дождем, насквозь промокший Леля подъехал к вокзалу прямо из Губаревки лошадьми с телеграммой от Шолковского! Шолковский сообщал, что ему желательно произвести расчет при Леле и едет к нам в Губаревку! Боже! Что за несносный господин! Молчал без конца, и вот теперь он надумал приехать в Губаревку! Боится Вити. И чего доброго, задержав нас, забудет и вовсе не приедет. Мы ответили ему, что будем ожидать его только до пятого августа, и совершенно неожиданно, вместе с Лелей, с первым дачным поездом вернулись в Губаревку, что, в сущности, было нам гораздо приятнее, чем сидеть в «Гарни» в ожидании этого господина! Еще провели мы несколько приятных дней со своими в Губаревке, еще проверили мы все счета наши, итоги и выводы для расчетов с Шолковским.

Пятого августа, в одиннадцать часов утра, приехал Шолковский. После завтрака он заговорил о деле, и так как чистая прибыль была нами высчитана в сто тысяч, он выразил желание получить пятьдесят тысяч, то есть половину ее, плюс, конечно, капитал и проценты на него, всего сто двенадцать тысяч. О прибыли пропорционально внесенному рублю он и слышать не хотел. Витя, с утра бывший на точке кипения, тотчас же разгорячился до того, что мы с Лелей буквально увели его, чтобы не повторилась прошлогодняя драма. С ним сделался нервный припадок. Тетя, Оленька и Лидерт, гостившая по обыкновению в то лето, успокаивали его. Деточки с удивлением не могли понять, почему так волнуется дядя Витя. Мы же с Лелей опять, как и тогда в Петербурге, старались объяснить Шолковскому всю несправедливость его требования. Вложив в дело одну четверть вместо половины, как требовалось по договору, он снял с себя всякую заботу и ответственность, продолжал свои дела в то время, когда Витя в сорок лет был вынужден из-за его безделья отказаться от службы. Никакой суд, ни третейский, ни коронный, не оправдает такое отношение к делу, тем более что помимо моральной стороны он нарушил первый пункт нашего январского договора о равной доле вкладываемого капитала. Короче говоря, повторялась вся прошлогодняя история.