История с географией

После мучительных сомнений и колебаний мы с Витей решили просить эти шесть тысяч у Тети. Я так была сконфужена, мне казалось, что это значит расписаться в полной несостоятельности нашего дела и обещаний Берновича. Поэтому я не имела духу даже ехать к Тете, хотя знала ее великодушие и готовность всем помочь. Витя поехал один в Минск, а я с Берновичем остались в Могилеве ждать. Прошел мучительный, скучнейший день, пока Витя доехал. Утром на следующий день была получена телеграмма. Тетя была согласна и давала нам шесть тысяч из полученных ею денег за Новополье. Опять выручили нас, но как больно, как тяжело было причинять нашим дорогим родным все эти заботы! Я не упрекала Берновича, который теперь искренне радовался согласию Тети, но решила держать ухо востро, слепо не доверять и в щавровское дело вникать, от своей воли не отказываясь.

Мы покинули Могилев с первым поездом и до Крупок ехали в одном купе. Говорили сначала очень мирно, но при первом случае я с ним поссорилась. Вероятно, чтобы разогреть мою надежду на его дело, он заявил мне, что вызвал каких-то староверов, которые купят центр с усадьбой по сто тридцать пять рублей за десятину. Я вскипятилась: как центр? Да мы не хотим его продавать! Мы так долго добивались усадьбы, и теперь Вы собираетесь ее продать? К чему же мы полгода искали себе усадьбу? Нет, мы ее не продадим! Бернович разъярился, услышав такое категорическое заявление. Он так настаивал на соблюдении своих условий самостоятельности в деле, что совершенно забывал и наше желание иметь усадьбу, хотя бы на десяти десятинах, а не исключительно парцеляционное дело, как в Панцерове. В Щаврах было совмещено и то, и другое, и он думает, что закрутит нас так, что мы решительно откажемся от своей воли? Дело делай, мы не мешаем, но усадьбы нашей не трогай! Бернович потерял свою обычную галантность и самообладание; уши у него стали пунцовыми и как-то особенно торчали по обе стороны головы, и он упорно повторял, что, если дело потребует продажи усадьбы, нам придется с этим примириться. «Может быть, – проговорила я, – судя по тому, что мы должны выпрашивать деньги у родных, но во всяком случае не в первую голову, а в последнюю».

Встречая меня на Брестском вокзале, Витя старался ободрить меня. Тетя довольно скоро так сердечно отнеслась к нашей просьбе и ждет меня недовольная только, что я могла сомневаться в ее готовности помочь нам. Вспоминая эти переживания, мало слез, чтобы оплакивать нашу Тетушку!

Через день я была в Петербурге с доверенностью Тети на получение ее билета в пятнадцать тысяч в Дворянском банке. Нелегко мне было сообщить и Леле причину своего приезда. Но Леля, к моему удивлению, очень одобрил выручку Тети (!). Еще шестнадцатого марта, получив мое успокоительное письмо с обещанием Берновича выплатить судомировскую закладную из денег от продажи щавровских урочищ, он мне писал: «Итак, вы, быть может, выскочите из затруднения, и дела сложатся более благоприятно». Далее в том же письме была просьба сделать распоряжение насчет сада и огорода в Губаревке и выслать туда семена, и еще далее: «Сейчас еду в Павловск на представление. Кажется, будет идти Гамлет, с самим Великим Князем. Сонечка просится непременно ехать со мной и представляет всякие доводы в пользу того, что это можно. Вернусь только в два часа ночи».[215] Но получив телеграмму из Могилева об утверждении купчих, его сердце-вещун не успокоилось за нас, и он просил:

«Напиши мне самым откровенным образом о делах. Ведь я ожидаю всего самого худшего и готов к этому. Отлично понимаю, что вы попали на мошенника (Судомира) и что деньги едва ли можно будет выручить. Для полной ясности лучше быть откровенной.

Сегодня был Снитко. Я все эти дни сам не свой. Много разных неприятностей. Был, в следствие этого, довольно рассеян и не дал Снитко всего того, что хотел».[216]

Вместо ответа я сама приехала в Петербург.

Но он встретил меня с моей новостью очень спокойно: его радовал и Тетин поступок, и то, что мы теперь вырвемся из тисков Судомира и совсем отделаемся от него. Мы будем свободны и сможем спокойно продолжать свое дело, без Дамоклова меча над головой. Он даже перестал за нас беспокоиться, так как видел в Берновиче человека безукоризненно честного, Дон Кихота, как мы называли его. Конечно, о всяких пустяках, вроде спорной земли, я не считала даже нужным вспоминать, все уладится и образуется, думалось и мне самой, только бы отвязаться от этой акулы Судомира. Поэтому мне стало гораздо легче на душе, когда Леля так одобрил выручку Тети.