История с географией

Теперь все его внимание было сосредоточено на сроке пятнадцатое марта. К этому дню нужно было заплатить тысячу рублей погашение за Пущу и четыре с половиной тысячи процентов Московскому Земельному банку с октября по первое июля, иначе старший нотариус не утвердит купчих, и это затормозит все дело. От этого утверждения зависела вся дальнейшая ликвидация, но, кроме того, первого апреля надо было погасить закладную Судомира, иначе нам грозила пятитысячная неустойка. Его закладная лежала запрещением на имении, и мы не имели права продавать землю, не выплатив ему эти десять тысяч.

Глава 14. Март-апрель 1910. Утверждение первых купчих

В конце февраля на Масленицу мы были обрадованы приездом к нам Лели. К сожалению, он произвел на нас тогда грустное впечатление. Он был бледен, лицо измученное. Нелегко далась ему эта зима, эта вражда к нему. «Беда от нежного сердца», – рассуждали мы о нем с Оленькой и подчас думалось даже, что он болен. «Здоров ли ты?» – приставали мы к нему. Но Леля отговаривался, что устал. Да, устал бороться с человеческой жестокостью, враждой и завистью. От этой усталости нелегко отдохнуть, не вырвавшись от нее подальше. Наш комитет ожидал его с большим нетерпением. После осмотра архива Снитко пригласил нас к себе на обед с блинами, познакомил с Власовым, братом его жены, и некоторыми другими родными и друзьями. Рассказывалось много интересного, но теперь Леля рассеянно относился к тому, что еще недавно так его интересовало. Он просто был изглодан страданием, которое он старался ото всех скрыть. И судя по ответным письмам к нему Тетушки, история Флоринского еще долго мучала его: в погибших своих письмах он не раз к ней возвращался. «Как противно, когда поднимают оконченные дела (о Флоринском), – писала она, – только чтобы возбудить страсти, но Бог с ними! Зависть – двигатель всему. Пользуются твоим мирным характером».

Гораздо позже Тетушка опять упоминает о новой выходке Соболевского, возмутившей Лелю, но в чем она заключалась, не помню.

Я была счастлива, что не подбавляла своей тревоги (минской и щавровской) к его тревоге. Он познакомился с Берновичем, который ему очень понравился; из его слов он убедился, что недохват нас нисколько не разорит, а только уменьшит тот фантастический заработок, которому Леля никогда и не верил[212]. Он знал только, что теперь мы волнуемся из-за утверждения купчих пятнадцатого марта, хотя Бернович все время нас успокаивал. «Напиши мне несколько слов, – просил он меня, – как вам удастся выйти из затруднений. Меня очень мучает, что я не могу двинуть остальные мои деньги. Причину сообщу как-нибудь при свидании. Но невозможность полная. А между тем, конечно, мои семь тысяч выручили бы вас окончательно. Меня здесь совсем завертели, и я все еще не могу осмотреться и оправиться с приезда. Завтра предстоит пренеприятное заседание Отделения, опять связанное с забаллотировкой Флоринского».

В начале марта Бернович съездил в Москву за разрешением продажи Пущи. Так как мы очень опасались, что московскому Земельному банку известен недохват в Щаврах, и тогда, как уверял Бернович, он не станет переводить долга на отчуждаемые участки и будет каждый раз требовать погашения, то мы провожали его в Москву с большой тревогой. Но Бернович вернулся очень довольный. Московский Земельный банк[213] перевел на самоседовский участок ссуду около шести тысяч, а потребовал погашения только со второго участка в Пуще и всего одну тысячу рублей. А мы-то с Витей все тревожились! Теперь мучало нас, будут ли у Берновича все деньги к пятнадцатому марта? Все сделки у него как-то срывались, и парцеляция не двигалась. Он объяснял это тем, что крестьяне еще не доверяют продаже, ожидают, будет ли утверждение купчих. «Только бы утвердить самоседовские купчие, – уверял он, – тогда вся распродажа двинется сразу. К первому июля все будет продано. За вторую половину года не придется платить проценты банку».

Витя все еще не верил: «А если Бернович не вывезет, – говорил он и не раз, – ведь останется только умереть». «Нет, нет, – протестовала я, – ведь мы тогда разорим Лелю и Оленьку. Как же мы их оставим без нас? Разорим, огорчим, а сами раз-два и через десять минут на том свете? Ну, свое все потеряем, но им все вернем до копейки, этим мошенникам их в обиду не дадим! А еще вопрос, быть может, и мы свое вернем». И Витя, как будто утешенный, замолкал как ребенок и верил.