История с Живаго. Лара для господина Пастернака

Когда-нибудь, когда Вторая мировая превратится в пресный сон, в бумажную игрушку на рождественской елке, как Отечественная 1812-го, рассматривая старые хроники, зрители поразятся, каким пышным гигантским спектаклем была эвакуация Москвы летом сорок первого года. Архивы учреждений выбрасывались в тюках из окон прямо на мостовую, тюки разрывались, и ветер разносил белые страницы, заполненные судьбоносными для многих словами по улицам и переулкам. Документы смешивались с немецкими пропагандистскими листовками. Та московская осень на улицах была белой, предвестье жестокой зимы.

Сварщики разрезали на трехметровые стальные поленья каркасы недостроенного здания Дворца Советов на месте храма Христа Спасителя и лепили «ежей» для противотанковых полос.

Но наибольший восторг еще остающейся в столице детворы вызывали военные дирижабли, которых перед тем, как выпустить в подмосковное небо, торжественно, словно в траурной процессии, провозили по Садовому кольцу.

Тем не менее, немецкие бомбардировщики налетали ежедневно и в точно установленное время. Тогда город оглашался устрашающим воем сирен, жители прятались по подвалам и станциям метро. Оставаться дома было строжайше запрещено, да и кто бы осмелился?

В небе, как шпаги фехтовальщиков, скрещивались друг с другом прожекторы противовоздушной обороны. Немцы, тем не менее, попадали в цели, и люди гибли. И можно было бы, стоя на крыше дома, любоваться неповторимым зрелищем, как некогда Нерон. Но любоваться тогда не могли, да и не было на то ни минуты.

Борис Пастернак был определен в противовоздушную оборону, в группу по охране зданий, и еженощно дежурил на крыше двенадцатиэтажного дома. Фугасные бомбы попадали в жестяные скаты, пробивали покров, искрясь, шипели. Дежурные их поспешно тушили.

Свистели осколки… Борис Леонидович стал свидетелем гибели человека.

Тут же ему пришлось броситься к зажигательной бомбе, и он с неожиданным для крупного человека проворством ее погасил.

Глава 5 Студенты

В тот вечер он доверил себя роялю.

Он играл и тогда, когда клавиатура стала погружаться в густые слои сумерек и приходилось набирать аккорды наугад.

Настойчиво повторялось юношеское воспоминание о скрябинской попытке создать мистерию, которой предстояло спасти мир: медленно, словно весы, раскачивающаяся серая гладь северных морских вод, постепенно выступающие скалообразные очертания прибрежного города, дыхание вечности…

Послышались шаги, и он вспомнил, что он в доме, что сейчас с ним заговорят. Он прервал игру, закрыл крышку инструмента.

С порога на него смотрела Зинаида Николаевна, его жена:

– Сегодня тебе хорошо игралось.

– Меня преследует ощущение, что в моей жизни должно что-то измениться, – ответил Борис Леонидович после небольшой паузы.

– Ну, а пока – к тебе поклонники! – в голосе жены прозвучала заметная нота радости. – Не пойму только, школьники они или студенты?..

Супруги перешли в гостиную, и Зинаида Николаевна объявила:

– Вот, гости. Говорят, приехали к тебе из-под Иркутска. Один из них – Романеев.

– Да мы, собственно, рядом с Иркутском…

– Двое суток на лыжах до ближайшего полустанка, – продолжала Зинаида Николаевна.

– Мы поклялись друг другу: как только кончится война – вас навестить. Нам нравятся ваши стихи, – вступил в разговор второй гость, юноша по фамилии Новиков.

– Ну, так раздевайтесь! – радостно скомандовал писатель. – Зинаида Николаевна, парную картошку – на стол! Окружим гостей джунглями квашеной капусты. На стол – чайные чашки с видами Фудзи! Ваши имена, молодые люди?

– Новиков.

– Романеев.

– Замечательно! За стол, за стол! Вы, наверное, и сами пишите? В стол, естественно…

Романеев с улыбкой ответил:

– Да нет. Мы уже печатаемся в леспромхозовской многотиражке.

– Замечательно! Молодые люди, Зинаида Николаев-на, дебютируют раньше меня! Прекрасное начало! А с какими, например, моими стихами вы знакомы?

– Ну… как бы ни с какими, – признался Новиков, – дело в том, что мы нашли в «Новом мире» статью про вас, и там цитируется одно ваше четверостишье. Оно настолько нам понравилось… что, вот, мы здесь…

Юноша раскраснелся от волнения:

– А ваших книжек нигде в библиотеках нет.

Достал листок и прочел вслух:

– Вот это четверостишие…
Тенистая полночь стоит у пути,
На шлях навалилась звездами.
И через дорогу за тын перейти
Нельзя, не топча мирозданья.

Зинаида Николаевна, словно завороженная, продолжила:

Когда еще звезды так низко росли,
И полночь в бурьян окунало,
Пылал и пугался намокший муслим,
Льнул, жался и ждал финала?

А счастливый Борис Леонидович раздобыл кипу исписанных листов, перевязанных лентой, подарил парням по тоненькой книжке и подписал.

Когда же завтрак был съеден, а парни отправились за пять тысяч километров на восток, супруги некоторое время сидели молча.

Первой не выдержала жена: